Португальский посол ничего не преуменьшил, когда выразил недовольство в отношении профранцузского поведения папы и его непотизма в период пребывания испанского посольства во главе с Гарсилассо де ла Вега, человеком готовым на все ради своего короля, который в грубой форме угрожал главе церкви, что конклав свергнет его с престола. Папа отвергал одно оскорбление за другим и в ответ на обвинения в симонии заявил, что Фердинанд и Изабелла незаконно захватили власть. Заявление, что смерть герцога Гандийского вполне могла быть своего рода божьим наказанием, папа молниеносно опроверг, обратив внимание на еще более страшные наказания, обрушившиеся на потомков испанской королевской семьи. В конечном счете испанец и португалец объявили, что впредь не будут считать папу главой церкви, и над одним из них, использовавшим слишком уж непочтительные выражения, нависла явная угроза очутиться в Тибре. Эта грубая перепалка, с одной стороны, привела папу в бешенство, но в то же время подействовала на него возбуждающе, словно ссора с соотечественниками на родном языке придала больший размах его энергии. Однако следовало успокоить не в меру разошедшихся послов, и папа ломал голову, как достичь примирения. Поскольку испанцы объявили себя сторонниками территориальной целостности папства (понтифик умолчал о территориальных притязаниях Франции к Италии), Александр VI отобрал герцогство Беневенто у наследников герцога Гандийского и торжественно возвратил его церкви, хотя, учитывая отсутствие интереса к внукам, этот жест практически выказывал пренебрежение к испанскому королю. Пытаясь выиграть время, папа пошел на эту и еще кое-какие небольшие уступки в вопросах религии, но, несмотря на сложную обстановку, не потерял вкуса к увеселениям и устраивал вечеринки для Лукреции и ее молодого мужа. В конце января в компании кардинала Борджиа, кардинала Лопеса и Альфонсо де Бисельи папа участвовал в большой охоте в Остии и в прилегающей к ней лесистой местности, столь же богатой в те времена развлечениями, сколь богаты ими сегодня окрестности замка Порциано. Триумфальное возвращение охотников в сопровождении своры гончих и слуг, несущих трофеи, «оленей и диких коз», пришлось на 1 февраля. В этом же месяца папа появился вместе с Лукрецией на балконе замка Сант-Анджело и, наблюдая за проходившим на площади карнавалом, наслаждался всеобщим весельем. В тот год карнавал не мог быть таким уж ярким, поскольку, как сообщают очевидцы, «папа и мадонна Лукреция так долго стояли на балконе, что должны были быть увидены».

Лукреция всегда могла найти повод, чтобы посмеяться. Влюбленная, она купалась в счастье; ей было тесно в лабиринте старого города. День 9 февраля 1499 года был, вероятно, одним из тех солнечных дней римской зимы, когда блеск Аполлона вызывает беспокойство и тревогу, и Лукреция в сопровождении придворных дам отправилась на приятную прогулку в виноградники кардинала Лопеса. Лукреция была на втором месяце беременности, но, должно быть, забыла об этом, когда предложила компаньонкам пробежаться по дорожке. Не обращая внимания на покатый склон, она бросилась вперед, остальные – следом. Неожиданно она споткнулась, зацепившись носком туфли, и, падая, сбила бегущую за ней девушку, которая упала, придавив Лукрецию. По словам Катанеи, она была без сознания, когда ее доставили во дворец, и «в девять часов вечера у нее был выкидыш, и никто не знает, был ли это мальчик или девочка». Папа сильно расстроился, но, вероятно, успокоил себя мыслью, что Лукреция и Альфонсо молоды, страстны и влюблены. Через два месяца Лукреция снова забеременела, и о несчастном случае забыли.

Весна принесла хорошие известия из Франции. Посыльный Гарсиа примчался 16 марта 1499 года с сообщением о состоявшейся женитьбе Чезаре. Его женой стала Шарлотта д’Альбре, «самая красивая молодая женщина в стране», дочь короля Наваррского и родственница короля Франции. У нее была прекрасная репутация, хотя итальянец, увидев ее спустя несколько лет, сказал, что она была «скорее обаятельной, чем красивой», то есть он подразумевал, что она обладала скорее шармом, нежели классической красотой. Возможно, она рано поблекла, что иногда случается с женщинами такого типа.

Договориться о свадьбе было не так-то просто, поскольку отец девушки, требовательный и суровый Алан д'Альбре, не желал признавать, что духовное лицо и бывший кардинал имеет право жениться, поэтому потребовалось время, чтобы разъяснить папскую буллу, признавшую Чезаре свободным от всех церковных обетов. В конце концов с помощью дорогих подарков и обещаний Чезаре относительно блестящего будущего, которое ждет его жену, но прежде всего благодаря твердому обещанию короля Людовика произвести в кардиналы брата Шарлотты, Аманье д'Альбре, все препятствия были преодолены.

Свадьбу отпраздновали 12 мая в Блуа, а на рассвете 13-го, как только Гарсиа выяснил, насколько успешно прошла у молодоженов ночь, тут же вскакивает на лошадь и уже через четыре дня оказывается в Риме. Он настолько измотан безумной скачкой, что даже в присутствии папы не может удержаться на ногах и получает разрешение сесть, но при условии, что как можно быстрее со всеми подробностями расскажет о свадьбе. Рассказ занимает семь часов. Гарсиа начинает повествование с обсуждения условий брачного контракта и, не упуская ни одной детали, рассказывает об обмене кольцами, праздничных торжествах и ночи любви, в течение которой совершается шесть «причастий». Под хохот окружающих король поздравляет Чезаре, признавшись, что на этом поле боя он уступает новобрачному. Дальше шло описание приема, который Чезаре давал для короля и королевы, герцога Лорайна и аристократов французского двора. Залы дворца были слишком малы, чтобы вместить всех знатных гостей, а потому прием проходил на огромном лугу, разделенном на «залы и комнаты», потолком которым служило нежное майское небо, ковром – весенняя трава, а стенами – гобелены с цветочным орнаментом.

В Ватикане царит радостное оживление. Чезаре – счастливейший в мире человек. Он подарил жене драгоценные камни, парчу и шелка общей стоимостью 20 тысяч дукатов. Рассказ о свадьбе Чезаре с каждым посетителем обрастает новыми подробностями; папа хочет, чтобы все, будь то друг или враг, радовались вместе с ним или, наоборот, тревожились. Он приказывает, чтобы ему принесли шкатулки с драгоценными камнями и ласкает их толстыми пальцами, рассматривая кроваво-красные рубины, изумруды, цветом напоминающие застывшие молнии, и переливающийся, подобно небу на востоке, жемчуг. Все это должно достаться его новой невестке. Понтифик начисто забыл свои высказывания против французского короля. Он смеется над герцогом Миланским и Асканио Сфорца, когда они говорят, что, несмотря на недавнее объявление о создании союза между Людовиком XII и Венецией для того, чтобы поделить Миланское герцогство, не верят в неизбежность вторжения французов. «Пусть он [то есть Людовик] поостережется, – смеется Александр VI, – а не то будет пойман таким же образом, как хороший человек король Альфонсо [Неаполитанский]», который во времена вторжения Карла VIII до тех пор отказывался верить в нападение, пока не увидел французов у ворот Неаполя.

Для арагонской династии опять наступили мрачные времена, грозившие закончиться бурей. Лукреция еще только ощущала некоторую тревогу, а Санча уже не на шутку разволновалась. Джофре, казалось, делал все возможное, чтобы доказать, что он настоящий Борджиа (в ряде случаев папа отказывался признавать его статус), подражая братьям. В сопровождении испанцев он гуляет по городу, производя немыслимый шум и приставая ко всем встречающимся на пути патрулям. Однажды ночью Джофре в сопровождении двадцати пяти испанцев, переходя по мосту в замок Сант-Анджело, оскорбил начальника стражи, и один из стражников пустил в него стрелу. В соответствии с показаниями свидетеля, Джофре отправился «в Тибр, чтобы присоединиться к герцогу Гандийскому».