Когда Санча увидела доставленного домой мужа и поняла, что его жизнь в опасности, то почувствовала, как с новой силой вспыхнула в ней ненависть к семейству Александра VI. Она прибежала в Ватикан, чтобы выяснить, как мог папа позволить простым солдатам поднять руку на собственного сына. Папа выходит к ней и заявляет, что Джофре получил по заслугам, нечего было досаждать страже. Этот ответ не удовлетворяет Санчу, и она разошлась не на шутку. Неаполитанская экспансивность в сочетании с чувством собственного достоинства, свойственным арагонской династии, дают себя знать в полной мере! Долго длилась схватка между Александром VI, таким тяжелым и неповоротливым в папском облачении, и смуглой маленькой женщиной со сверкающими голубыми глазами, и много было произнесено слов «и с той и с другой стороны», «злых и не делавших чести ни одному из них». Впоследствии папа признался одному из доверенных лиц, что испытывал боль не потому, что Джофре его сын, а из опасения, что этот инцидент негативно скажется на чести и достоинстве его семьи. Возможно, во время ссоры с Санчей папа отрицал свое отцовство, а Санча, естественно, отвечала в весьма и весьма язвительном тоне.

Между тем и союз папы с французами, и то удовольствие, которое он столь явно демонстрировал, стало все больше раздражать католических послов Фердинанда, вызывая у них возрастающее недоверие к папе. Они обвиняют Александра VI в получении из Франции черного пороха и бочек с вином и решают вернуться в Испанию, поскольку их протесты не действуют на папу, чтобы представить королю полный отчет о происходящем в Италии. Тогда король, сделав необходимые выводы, мог бы предпринять соответствующие шаги. Накануне отъезда они получают аудиенцию у Александра VI. «Святой отец, – заканчивая визит, произнес Гарсилассо де ла Вега, – я отправляюсь в Испанию и полагаю, что вы должны последовать за мной как беглец – не на корабле с почетным эскортом, а на барже, и только в том случае, если вы окажетесь достаточно везучи и сможете ее найти».

Посол был краток, и вряд ли можно было высказаться еще более непочтительно, но Александр умен и выдвигает встречные возражения. Он с трудом скрывает радость от отъезда этих людей, связавших его по рукам и ногам и лишивших свободы, столь необходимой, чтобы плести сети заговора с Францией.

Явное изменение политической ситуации и ее очевидные последствия наводят Альфонсо де Бисельи на грустные размышления, и, по всей видимости, он делится своими соображениями с Асканио Сфорца, испанскими и неаполитанскими послами и с сестрой Санчей. Хотя папа изо всех сил старается продемонстрировать нейтралитет и продолжает утверждать, что короля Людовика интересует исключительно Миланское герцогство и он даже не помышляет о Неаполе, ни для кого не секрет, что это говорится для отвода глаз. В конце июля кардинал Асканио Сфорца покидает Рим и присоединяется к брату герцогу Людовико, ведущему борьбу против французов. Он силен духом и находится в приподнятом настроении, питая надежду на скорое триумфальное возвращение. Его оптимизм, наверное, основывался на уверенности, что «наверху» недовольны действиями Александра VI. Весьма вероятно, что, испытывая дружеские чувства к герцогу и герцогине де Бисельи, Асканио Сфорца предупредил Альфонсо о тех ловушках и опасностях, которые будут подстерегать его до тех пор, пока он водит компанию с Борджиа, и напомнил о судьбе Джованни Сфорца. Асканио вздохнул с облегчением, когда узнал, что Альфонсо Арагонский в сопровождении нескольких придворных утром 2 августа 1499 года сбежал из Рима. Папские сбиры преследуют его до наступления сумерек, но ему удается укрыться в Дженаццано, вотчине Колонна, – друзей короля Фредерико. Оттуда Альфонсо отправляется в Неаполь, послав жене письма с просьбами присоединиться к нему.

Когда Лукреция узнала о случившемся, она разразилась нервным смехом. Ну не парадоксально ли, что ее покорность, любовь и привязанность вынуждают мужей спасаться бегством, как будто она страшилище наподобие Медузы Горгоны. Граф де Пезаро будет смеяться еще больше, решила Лукреция. Она была уже на шестом месяце беременности и чувствовала себя униженной. Папа разразился проклятиями в адрес короля Фредерико и всей арагонской династии и мстительно приказал Санче немедленно вернуться в Неаполь; король не пожелал ничего отдавать из общей с папой собственности, так и папа со своей стороны не собирается ничего оставлять королю. Александр VI ведет себя «нелюбезно» и, когда Санча отказывается вернуться, угрожает «вышвырнуть ее вон», что вызывает у нее бешеное негодование. Возможно, она, как Альфонсо Лукрецию, убеждала Джофре последовать за ней.

Папа умудрился высказать претензии в адрес Альфонсо и короля Фредерико, заставившегося сбежать мужа Лукреции, даже миланскому посланнику Чезаре Гьяско. По мнению посланника, папа только подлил масла в огонь, настаивая на возвращении Санчи в Неаполь, и тем самым нанес новые оскорбления. Александр настоял на своем, и Санча вернулась в Неаполь. Лукреция заливалась слезами; «она занята только тем, что плачет», сообщают свидетели. Папа своей властью назначает Лукрецию губернатором Сполето и Фолиньо; эту высокую должность до сих пор занимали только кардиналы или прелаты. Историки не усмотрели связи между слезами Лукреции и ее новым назначением. Но если мы задумаемся над состоянием и характером Лукреции, то разберемся в замыслах папы. По свидетельству очевидца, Александр VI боялся, что его детей «введут в заблуждение», и, кроме того, хотел доказать королю Неаполя, что отлично управляется со своими делами. Он не хотел унижать свою возлюбленную дочь, но фактически намеревался лишить ее свободы, и, поскольку в ней было сильно развито чувство собственного достоинства, сделать это надо было особым образом. Александр понимал, что Лукреция никогда не посмеет пренебречь своим положением и сбежать. Она не рассматривала себя в качестве оставленной жены, мечтающей воссоединиться с мужем. Нет, она считала себя высокопоставленным государственным чиновником, получившим назначение перед началом неизбежной войны. Папа учел и тот факт, что Сполето расположен в ста пятидесяти километрах севернее Рима и, следовательно, еще дальше от Альфонсо. Как губернатор города, Лукреция будет вынуждена жить за крепостными стенами и не сможет тайком отправлять письма мужу. Джофре следует за сестрой в Сполето в сопровождении шести слуг, которые, по всей видимости, поклялись не упускать его из поля зрения. Он был узником, и, как показало будущее, его сестра тоже была узницей, хотя и под видом благородной идеи.

Лукреция и Джофре выехали утром 8 августа в сопровождении пышного кортежа, проверенного лично папой. Кортеж состоял из сорока трех экипажей, в которых размещались аристократы, и среди них Фабио Орсини, придворные дамы, стража и слуги, или, скорее, тюремные надзиратели. Учитывая состояние Лукреции, папа приказал приготовить носилки, матрасы из темно-красного атласа, расшитого цветами, две подушки из белой дамасской ткани и балдахин, а на тот случай, если Лукреция пожелает путешествовать в седле, были предусмотрены обитое атласом седло и специальная скамеечка, чтобы было удобнее садиться в седле; и все это было изобретательно пристроено под седлом. Когда во главе кортежа Лукреция и Джофре отъезжают от дворца Санта-Мария-ин-Портико, папа выходит на лоджию, чтобы приветствовать Лукрецию как губернатора Сполето. В лучах августовского солнца его глаза светятся любовью. Брат и сестра, не сходя с лошадей, склоняются в почтительном поклоне, и на их волосах, светлых Лукреции и каштановых Джофре, играют солнечные блики. Папа трижды благословляет детей и остается в лоджии до тех пор, пока кортеж не исчезает из виду.