— Как показывают многолетние исследования, отвращение к гомосексуализму проистекает из страха перед собственным тайным гомосексуальным предпочтением.

Джош непонимающе заморгал:

— Чего?

Рики оказался чуть сообразительнее:

— Думаю, он обозвал нас педиками.

— «Гомик» и «педик» — грязные и неприличные слова, — мягко попенял им Шон, точно так, как сделал бы это Гарри. — Вам следует больше уважать себя, проявлять больше гордости.

Рики уже в ужасе попятился, но Джош не собирался отступать. Шон продолжал раскачиваться на пальцах и, когда Джош толкнул его, покачнулся вперед разве что на дюйм больше. Но Джош произвел следующий наскок на него, и Шон схватил его за запястье:

— Послушай, я понимаю, почему тебе хочется до меня дотронуться, но говорю тебе честно: я не гей. Печально это сознавать, но я знаю, что многие из вас, геев, охотятся за танцорами, но у меня в Калифорнии есть девушка и мы с ней встречаемся…

Джош ринулся на него. Шон думал, что готов к удару, но его отбросило назад, на велосипедную раму, и он, перелетев через велосипед, с глухим стуком приземлился на сухую, спрессованную глину, радуясь уже тому, что металлическая рама, теперь разделявшая их, оказалась достаточно прочной.

Джош, как видно, был удовлетворен его видом — этого оказалось достаточно, чтобы восстановить душевное равновесие и веру в себя.

Шон посмотрел вслед нападавшим, удалявшимся неторопливо и вразвалочку, потом поправил очки и принялся изучать ушибленный локоть.

Потери были не слишком велики — на локте была всего лишь царапина.

— Что случилось?

Это была Минди Макгрегор, самая высокая девочка в классе, весившая фунтов на сорок больше положенного, в очках с толстыми стеклами, что придавало ей не слишком привлекательный вид — в них она напоминала глубоководную рыбу с вытаращенными глазами. Минди протягивала ему руку.

— Ты в порядке?

— Да, — подтвердил Шон, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль с джинсов. Забавно, но оказывается, он выше этой великанши Минди Макгрегор. Когда же он успел так вырасти?

Девочка сверкнула на него зубами, стянутыми металлической скобкой, выправляющей прикус, что означало, вероятно, робкую улыбку, таившую нечто странное, будто она была марсианкой или пришельцем с какой-нибудь другой планеты.

— А я надеялась, что ты убьешь их.

— Ну! Хорошо еще, что они не убили меня.

— Сочувствую, — сказала Минди.

— Почему? Я выжил и считаю это своей победой.

— Я видела, что они тебя задирают, и знала, что следует помочь, но…

Рики и Джош вечно дразнили ее Жирной Мак-Рицей и Минди-Горой. Шон не раз видел, как она убегала в слезах в туалет для девочек.

— Все в порядке.

Он заставил себя улыбнуться, надел на спину ранец и, мечтая, чтобы она перестала на него пялиться этими своими глазами, увеличенными до невероятных размеров толстыми линзами очков, нагнулся поднять велосипед.

— Я так удивилась, что ты просто стоял и улыбался им.

Шон и сам был удивлен. Возможно, он и не так уж отличался от своего отца, как думал прежде. Гарри мог заболтать и переубедить кого угодно.

Минди хихикнула:

— Они и половины не поняли из того, что ты сказал.

— Это хорошо, а то они бы меня укокошили.

— Ну знаешь ли, вместе мы смогли бы их одолеть.

Ее щеки слегка порозовели, и она снова улыбнулась ему загадочной улыбкой.

Господи, да он ей нравится! Он нравится Минди-Горе! Шон замер, не зная, что сказать.

— А ты здорово танцуешь! Этот твой танцевальный номер — просто блеск! Я ведь тоже участвую — играю на французском рожке.

— Потрясающе! — ответил Шон без всякого энтузиазма. Он наконец поднял свой велосипед и сел в седло. Отчего-то теперь вместо Минди он видел другую девушку, с длинными рыжими волосами и потрясающей фигурой, девушку в черном бикини. Глаза ее сверкали, когда она улыбалась.

— А ты не думал о том, чтобы носить контактные линзы? — спросила Минди. — Миссис Фишер запретила мне надевать очки, когда я на сцене, потому что от них отражается свет; поэтому, как только моя мама выберет время, мы пойдем к глазному врачу и… Я это не к тому говорю, что очки тебе не идут. Они тебя не портят… Ну, я слышала, как Хизер Ульман говорила, что ты был бы одним из десяти самых красивых мальчиков в школе, если бы не носил очки… О, прости, я вовсе не хотела сказать, что в очках ты смотришься плохо. Лично я думаю, что они выглядят очень мило. — Минди закрыла глаза. — О Господи! — простонала она. — Я такая дура! Можешь убить меня. Сейчас же! Шон протянул руку и неловко похлопал ее по плечу.

— Спасибо за сочувствие.

Ее глаза широко раскрылись, и она улыбнулась. Когда Минди улыбалась, она казалась почти хорошенькой.

— Я должна была помочь тебе скрутить их.

Он с трудом заставил себя улыбнуться.

— Может, такой случай еще представится.

Минди энергично кивнула. Он подал ей надежду.

— Несомненно, представится.

Ноги Шона уже были на педалях, и он, вместо того чтобы проявить твердость и мужество, предпочел скрыться.

И все же, несомненно, он гораздо больше походил на отца, чем предполагал.

Алессандра стояла в гостиной, держа в руке телефонную трубку.

Гарри кашлянул, и она вздрогнула.

— О, привет.

Он молча смотрел на нее.

— Я думала, вы вышли.

Он продолжал молча смотреть на нее, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

Она бросила трубку и, нервным движением опустившись в кресло, подтянула к груди колени.

— Я не собиралась ему звонить и не звонила.

Сегодня она выглядела вполне сносно, даже волосы ее, ниспадавшие на плечи, блестели живым блеском. Лицо было тщательно подкрашено, губная помада наложена так, что это выглядело просто чудом искусства. На ней был синий свитер, почти идеально совпадавший по цвету с цветом ее глаз, и джинсы, которые стоили дороже любого из его костюмов. Она походила на произведение искусства, которое хотелось завернуть в пластик, чтобы не пользоваться им каждый день.

— Я вам обещала, — сказала она серьезно. — Вы, вероятно, не верите, но я держу слово.

Гарри вздохнул и сделал шаг в комнату.

— Так кому же вы звонили? Она закусила губу.

— Понимаю… Кажется, я никому не должна отсюда звонить…

— Тогда, черт вас возьми, что вы делаете? И не говорите мне, будто не можете прожить еще одного дня в разлуке со своими коллегами!