– Как можно забыть то, чего в принципе не было? – выдыхаю, окончательно сбившись с толку.

Так и стоим посреди коридора глядя друг на друга ничего не понимающими глазами.

– То есть… – Женя оживает первой, тряхнув головой. – Стрелу вчера… никто не бил?

– Насчёт «никто не бил» теперь не уверена… Но могу точно сказать, что это был не Никита.

– Тогда кто?

– Да понятия не имею.

– Знаешь, если это сделал не Ник, ну… со Стрелой, то выходит, у тебя тайный защитник появился? – застёгивая перед зеркалом свое слоновьего размера пальто, Женя с загадочным видом выгибает бровь и бросает взгляд на меня, словно я её личный справочник по всем затруднительным вопросам.

– Чушь, – коротко и лаконично. Сверху донизу разглядываю огромную тряпку, в которую заворачивается Женя и делаю вывод, что вероятнее всего пальто с принтом настенного ковра в маминой новой спальной, было куплено на какой-нибудь захудалой барахолке (там же, где и ковёр). Потому что с мамой Жени я имела честь познакомиться сегодня утром в женском туалете, где она до блеску натирала полы, и вот размер её одежды определённо на «слоновий» не похож.

Насколько же бедно они с матерью живут?..

Возможно, в скором времени, я смогу проверить каково это на собственной шкуре.

– Ты сегодня ужасно выглядишь, – замечает Женя по дороге из школы. Она идёт в «Клевер», а я в халупу, из которой нас с мамой вероятно скоро выгонят.

– Ты третья, кто сегодня это говорит, – гляжу на асфальт под ногами и чувствую себя максимально заторможенной; кажется, что мир продолжает движение, а я за ним больше попросту не успеваю.

Ещё бы… как мне выглядеть?.. Спать нормально не могу, ем чёрт пойми что, да ещё вот нападения всяких отморозков регулярными стали… Тело похоже на сплошной синяк: ладони в очередной раз стёсаны, спину ломит, колени, живот, шея… всё в синяках. Ещё и на лице ссадина.

Просто красотка.

И самое прикольное, что мама этого не замечает.

– Крииис, это ты? – протягивает звонко, стоит мне переступить порог храма скрипучих полов и барабашек.

– Нет, – бурчу себе под нос, сбрасываю с ног ботинки и резко замираю, во все глаза глядя на пару обуви, которая ни мне, ни маме принадлежать не может. Потому что обувь мужская!

Сумку па пол, куртку туда же и беззвучно двигаюсь по коридорчику в направлении кухни, а сердце в груди колотится быстро-быстро, и я понять не могу: то ли от волнения, предчувствуя хорошие известия, то ли от тревоги.

Ни первый, ни второй вариант не подходит. Потому что я понимаю, кто притащился к нам в гости (какого-то чёрта!), ещё раньше, чем открываю дверь кухни, или слышу голос…

Запах. Тот самый аромат, от которого у меня всего пару дней назад кружилась голова. А теперь меня от него тошнит.

– Проваливай! – одновременно с посылом двери в стену, выпаливаю яростно и тут же встречаюсь взглядом с двумя преисполненными спокойствия зелёными глазами.

Сволочь. Выглядит так, будто в гости к добрым старым знакомым заглянул! Даже принарядился вон! Рубашку напялил! Верхние пуговицы расстегнул, рукава закатал! А чего не причесался? Забыл? Думаешь, так сексуальнее? О да, я подтвердила бы это ещё пару дней назад, но сейчас мне хочется схватить его за патлы и вытолкнуть вон из квартиры, так, как он сделал это вчера со мной! Жаль только зрителей маловато.

И этот взгляд… Чего смотришь? Так пристально, так… будто тебе не всё равно?

Только вот всё равно ему! Всё равно!

Не делай вид, что тебя мои синяки волнуют! Не надо ТАК их разглядывать, словно сильно удивляешься, что они мне не к лицу!

Ненавижу.

– Проваливай! – повторяю ещё требовательнее, и тут в дело, как всегда не вовремя, вмешивается моя дорогая воспитательница!

– Кристина! Как ты… как ты с гостями разговариваешь?! – вскакивает с табурета и смотрит на меня со всем возмущением. Замечаю, что глаза её распухшие, а цвет лица похож на цвет горохового супа, который сегодня в столовке давали. Опять всю ночь ревела.

– Митя за распиской пришёл, – мама слега понижает голос, пытаясь говорить вежливо и обольстительно, что в нынешнем её состоянии выглядит просто несуразно. Улыбается, глядя на будто вросшего в пол Выскочку, а затем на бумагу на столе кивает. – С той распиской какие-то проблемы возникли? Вот, я новую написала. О боже, Крис, что с тобой? Почему ты так ужасно выглядишь?

«Спасибо, мама. С твоей стороны это было очень мило.»

И самое печальное то, что она имеет в виду вовсе не мои синяки, а…

– Что с волосами? Ты когда в последний раз расчёсывалась?.. А с лицом что? Откуда такие синяки… под глазами?! У тебя закончился тональный крем?

– Заканчивай.

– А одежда! – ахает. – Крис, ты ходила в школу в этих джинсах?!

– Заканчивай, говорю! Он НЕ богат!!! Хватит меня ему «впихивать»!

Мама будто воздухом давится. К лицу мгновенно приливает кровь, и этот цвет ей идёт определённо больше, чем оттенок «горохового супа», глаза суетливо бегают с моего лица на лицо Мити, а изо рта выпархивают несколько неуверенных смешков:

– О Господи, Крис, о чём ты? – легкомысленно, будто дурочка последняя. – Не обращай внимания, Мить. Обычно она и выглядит, и ведёт себя куда лучше…

– Хватит! – делаю несколько шагов, подхватываю со стола расписку и рву не мелкие кусочки.

– Криииис! – визгливо реагирует мама. – Ох… ну, ладно… я могу ещё одну написать. Тебе ведь нужна работа! Тебе ведь нужна работа, Крис? – И многозначительно бровями играет, и я душу в себе желание спросить у неё о том же.

Смеряю маму самым хладнокровным взглядом из всех, что есть в моём арсенале. А учитывая то, как жутко я выгляжу, эффект только усилился! Мама тут же засуетилась, закружилась, вскоре сообщила, что у неё дела и она уже опаздывает, подхватила сумочку и трусцой засеменила к выходу, пожелав Мите удачи напоследок. А на мой вопрос: «Куда намылилась такая довольная?», ответила, что если немедленно не снимет стресс в маникюрном салоне, то мне придётся искать деньги на её похороны.

«Да лучше бы на похороны»! – от злости прокричала мысленно, хлопнув за ней дверью.

– Теперь твоя очередь, – вернувшись на кухню, указываю на выход. А этот… стоит, даже позы не сменив, и на меня всё пялится. Руки на груди сложил, задом подпёр древний кухонный шкаф, а выражение лица такое, что так и хочется схватить табурет и…

– Я извиниться пришёл, – впервые за последние минуты слышу его голос. И вот, вроде бы только что на языке вертелась парочка отменных ругательств, а теперь вдруг испарились все куда-то. Словно этот тип на меня какое-то влияние имеет. Словно по одному щелчку его пальцев я способна, как какой-нибудь прибор, переключаться с одного режима на другой.