— Я. Но ты исправилась — посторонним не открываешь.

— Я не думала, что это ты… — сказала правду.

Это только после звонка в дверь никаких других вариантов не осталось.

— На…

Он протянул мне не букет, а пакет. Будто заранее знал исход поездки на дачу, поэтому не распаковал покупку. Еще холодный — из холодильника и зимы. В машине печку не включал. Горел изнутри, видимо.

Я спрятала руки за спиной.

— Поль, ну хватит. Я не сожру это один и у тебя дома нечего жрать… Приготовь, поужинаем вместе, и я свалю.

Глаза в глаза, но руки в боки.

— Гай, это наглость.

— Полина, я психанул. Извини.

Заставить мужика попросить прощения первым — это достижение, Полька, новогоднее чудо.

— Мы все решили.

— Ничего мы не решали. Мы ругались. Но я же сказал, что не сдамся без бою. Отойди, я сам отнесу стейк на кухню.

— Иначе зашибешь? — не двинулась я с места.

— Иначе отнесу вас обоих. Идиотка!

Он сгреб меня локтями — а как иначе: в одной руке пакет, в другой — букет. Но локти у него острые и стальные — протаранил меня пару метров, прежде чем сумел этот локоть подсунуть мне под задницу.

— Гай, потолки низкие…

— Не бойся, моя башка всегда следит за высотой потолков.

Он не отпустил меня: я продолжила висеть, прижатая к ремню, на волоске от смерти моей решимости выставить незваного гостя вон.

— Дверь открыта… — начала завуалированно головой показывать ему на дверь.

Пальцы заняты — они вцепились в свитер на его плечах.

— Боишься? Ты же не одна. Я тебя без боя не отдам.

— Кому?

— Твоему одиночеству. Если бы ты на мужика хотя бы меня меняла… Ведьма, ведьма… Дура ты, а не ведьма. Голодать, когда такой стейк есть…

— И кочан вместо головы, твоей! — тронула я с ожесточением теперь уже его волосы, минуя уши.

Пожалела, а зря, надо было хорошенько отодрать наглеца.

— На рыцарских турнирах рыцари, чтобы завоевать благосклонной прекрасной дамы, кромсами нанизанные на колья кочаны капусты. Кто тоньше срежет верхушку на полном скаку, того и дама…

— Какую люстру тебе снести? — рассмеялся Гай.

— Мною, ты хотел сказать?

— Я сказал, что голодный… Бабу первого января найти легко, как и в любой другой день, а вот в ресторанах лучше не жрать…

Он опустил меня на пол в тапках — это мой дом, мои тапочки плотно сидят на моих ножках. Гай сделал вторую попытку всучить мне пакет с продуктами — на сей раз удачную.

— В холодильник не убирай. Я реально голодный.

— Нужно было позавтракать, — водрузила я пакет на крохотный пятачок между плитой и электрочайником.

— Не нужно было жрать без меня!

Глазами он жрал меня, но руками больше не трогал. Решил их сначала освободить — протянул мне розы.

— Что с тобой сделал снег и морозы? — переделала я старый-старый шлягер на новый лад.

— Сказку рассказали: тепло ли тебе, молодец, тепло ли тебе, миленький… Я не девка, у меня силы воли нет — я пожаловался. Холодно, очень. И одиноко. Очень. Полина, не делай обо мне поспешных выводов. Я вообще тебя с дочерью не собирался знакомить, но раз ты нос куда не следует суешь, я решил, что и язык не стоит держать за зубами. Так даже лучше, что ты все знаешь. Потом ты бы еще меня во вранье обвинила.

— Когда потом?

— Когда б привязалась ко мне.

— Привязываются только собаки, а я не сучка.

— Ох, еще какая! Знаешь, сколько я бензина сжег? Еще и пару раз на красный проехал. А везде камеры…

— И зачем тогда дал мне уехать с дачи?

— Потому что ты этого хотела.

— А я думала, просто еще не проголодался тогда…

Он не двинулся на меня — испугался букета в моих руках: от роз борода не спасет. А оставалось только сделать шаг — кухня крохотная, родители стены не раздвигали. Вот так и остались стоять в шаге друг от друга и от поцелуя. Он хотел меня поцеловать, и я… Ну что скрывать — тоже…

— Сколько запекается мясо?

— Долго, наверное… — смотрела я поверх букета таким же жадным взглядом. — Ты уйдешь?

— Когда? — Гай заметно вздрогнул: от вопроса, батареи в крошечной квартире шпарят мама не горюй!

— После ужина.

— Не оставишь до утра? Родителей-то нет и камер тоже нет, — добавил уже с усмешкой, живой, не холодной.

— Гай, я не кривила душой на даче. Я действительно подозреваю тебя в двуличии.

— Окей… Конечно, я думал про дочь. Я вообще-то отец. Но я еще и мужик тоже… Поэтому я думал о твоих сиськах, чтобы до подробностей не опускаться… — но взглядом он до них опустился, прикрытых лишь тонкими стебельками роз, дрожащих в моих пальцах.

— У меня кровать узкая, поэтому ночной вариант отпадает. Мясо будет в духовке час. Тебе хватит.

— Не хватит. Тебе еще капусту тушить… У тебя полуторка, да? — и добавляет, не дожидаясь моего ответа: — Поместимся.

Да кто ж сомневается? Если не на мне будет спать, то во мне… Двухярусная полуторка никому еще спать не мешала. Впрочем, он первый, кто окажется на моей. Так все будет? Вот так прямо — ты все решила, Полька? Ну, на эту ночь — да. А почему нет? Разве он мне посторонний? Я с ним уже спала!

— Гай, не делай вид, что ты меня не понял, — взялась я за край холодильника, чтобы привстать на цыпочки и достать пластмассовую вазу.

Гай опередил меня, поставил ее в раковину под кран.

— Повстречаемся с тобой месяц, потом переедешь ко мне. Такой план тебя устраивает?

— А если ты меня не устроишь? Если пломба вылетит от количества подаренных конфет?

— Отведу тебя к стоматологу. У меня хороший есть. Поль…

Руки свободны, у меня тоже — цветы в вазе, пусть ваза и осталась стоять в раковине. В моей квартире вообще невозможно на что-то найти место? А в моей жизни?

— Ну что? — говорю это так, словно спрашиваю, ну чего ты меня до сих пор не поцеловал, дурак?

А потому что поцелуи мешают говорить. И наоборот — личные лишние разговоры мешают целоваться.

— Не отшивай меня заранее. Ну да… Они — мать и пани Оксана — ждут, когда я найду девушку. Но и я этого жду, чего странного? Чего в этом странного? У нас троих просто совпали желания…

А у нас совпали линии на руках — линии жизни. Ладони встретились и прилипли друг к другу, но пальцы не спешили сплетаться. Ждали отмашки — от языка, которому хватит уже касаться зубов и неба, пора бы уже тронуть своего визави…