– Просто ждут? Чего ждут-то? – спросил Горбач.

– Конца. Стазиса.

– И долго они ждать собираются?

– Еще раз, – ответил Синклер. – У них нет «долго». У них нет «быстро». У них нет времени. Тебе долго. Им ничего. Они не совсем здесь. Если надо. Они будут стоять. Пока колокол не сгниет. Тогда они победят.

– Вот сесть бы так и переждать все это дерьмо, – сказал Горбач.

– Упаси тебя бог, – сказал Синклер. – Хуже ничего нет. Ничего нет хуже.

– А ты… бывал там, где они, получается? Где нет времени?

– Вечереет. Скоро холодно, – ответил Синклер.

Лиза молча слушала разговор и тихонько кивала. Потом посмотрела на эмиссаров, воюющих с колоколом, и задумалась.

– Нет. Не надо, – мягко сказал ей Синклер.

– Почему?

– Не надо. Не получится.

– А если я попробую? С тобой же получилось?

– Ты сама еще. Не понимаешь, как получилось. Правда? – спросил Синклер.

Горбач понял, о чем они. Он решительно и крепко взял Лизу за руку и отвел в сторону.

– Не подходить к ним. Нельзя, – сказал он и осекся, поняв, что стал говорить как Синклер. – Ты же. Ты же… Да черт!

– Хорошо, хорошо, не буду я, – сказала Лиза обиженно, села на траву и начала ковырять дырку в пуховике.

Горбач подошел обратно к Синклеру. Тот уже достал пистолет, проверил обойму и снял оружие с предохранителя.

– Ты какого берешь? Я, может, с первого раза не попаду, – сказал Горбач и неуклюже одной рукой потащил свой пистолет.

– Убери.

– Ты один успеешь? Да они же быстрые, если добегут? – удивился Горбач.

– Смотри.

Синклер встал в позицию для стрельбы – боком к цели. Набежал ветер, полы плаща развевались, на фоне подмосковного леса и разрушенного одноэтажного города с церковью он выглядел как пастырь последнего дня. Синклер смочил палец слюной и поднял его, пробуя ветер. «Будет стрелять с учетом ветра, – подумал Горбач с уважением. – Скорее всего, сразу в голову».

Синклер поднял руку с пистолетом и выстрелил высоко в небо.

Горбач не сразу понял зачем.

Но через секунду все Петровское накрыло колокольным звоном.

Эмиссар в рясе подпрыгнул, развернувшись в воздухе. Двое других с легким запозданием повторили прыжок. Они увидели Синклера и начали петь, но не смогли перекрыть колокол. Синклер тщательно прицелился, а потом выстрелил еще и еще раз. Колокол гудел.

Эмиссар в рясе коротко пропел, упал на спину и побежал на четвереньках вверх животом, крутя головой. Двое других поскакали за ним. Один махал абсолютно прямыми руками, словно ветряная мельница. Третий, наоборот, прижал руки к туловищу и бежал огромными скачками, словно скороход.

– Ненавидят колокол, – сказал Синклер. – Заночуем в часовне.

Пять. Пепел слов угасал постепенно

У каждой боли есть имя, как у урагана или аэропорта, и у этой конкретно твое. И у каждой вины есть имя. И у этой тоже.

Я пойду спать. Это панический сон. Я опять убегаю – просто не знаю, как поступить иначе. Я попью чаю и пойду спать.

С неба было сказано – люди не обязаны елку наряжать.

Этот распад меня и пространства вокруг меня приятен, как поцелуй мертвеца на морозе.

Пусть вас минует кошмар вечный, как моя вина. Я заберу его целиком.

Спокойной ночи, храбрый принц.

Спокойной ночи, сладкая принцесса.

Спокойной ночи, королева.

Спокойной ночи.

Внутри церкви было пыльно и пусто. На амвоне стояли чья-то походная кушетка без матраса, небольшой столик и котелок. «Матрас забрали недавно», – подумал Горбач. На рейках кушетки не успела скопиться пыль. Кто-то бежал отсюда и довольно быстро, иначе бы забрал и саму кушетку, и котелок, и еще что-нибудь на память.

На улице было холодно, но внутри кирпичной церкви сохранилось немного дневного тепла. Горбач приметил в углу небольшую поленницу. Он положил мешок и оружие и стал неуклюже таскать дрова к центру здания, где у прежнего жильца был очаг. Носил неловко, по одному бревнышку за раз. Лиза положила арбалет к вещам Горбача и принялась помогать. У нее носить дрова выходило куда ловчее, быстрее и эффективнее. «Похоже, этот ребенок делает лучше меня абсолютно все, – подумал Горбач. – Надо было ей в клане служить, а не мне. Уже была бы офицером».

Синклер сбросил мешок и молча пошел обратно к выходу.

– Ты куда? – крикнул Горбач. – Нам разделяться не надо, наверное? Вернись!

Синклер неопределенно махнул рукой и вышел из церкви. Горбач в очередной раз напомнил себе, что это эмиссар и расслабляться нельзя. Может, он хорошо стреляет, знает повадки кукол, был в Москве и бог знает где еще. Но нельзя забывать, кто он. Кто даст гарантию, что он не обратится за дверью и не придет сюда нас убивать? Он союзник, но он чужой. Горбач на всякий случай достал из вещей пистолет и спрятал за пазухой, хоть было и неудобно.

Лиза молча таскала охапки дров к очагу. Остановилась, критически осмотрела кострище, покачала головой.

– Хватит уже, наверное, – сказал Горбач.

– Не, про запас надо, – ответила Лиза и снова ушла к поленнице.

– Почему меня никто не слушает? – спросил Горбач в пустоту.

Он собрал маленькие веточки и обрывки бумаги, которые оставил прошлый обитатель церкви. Сложил уже принесенные дрова пирамидкой, разложил под ними растопку и достал огниво. Зажав кремень коленом, он попытался высечь искры, но только расцарапал единственную здоровую руку. Чертыхнулся, слизнул каплю крови с кисти.

– Почему у меня ничего не получается? – спросил Горбач. – Стану я человеком когда-нибудь или нет? Огниво еще сраное это.

– Нормальное огниво, – сказала Лиза. – Очень даже хорошее, я такие видела.

Горбач смутился. Она незаметно подошла сзади. Свалила очередную охапку дров, отобрала у Горбача огниво, быстро и умело высекла искры на растопку, причем умудрилась подпалить ее с первого раза. Так же невозмутимо она вернула Горбачу огниво сразу в карман и стала аккуратно раздувать пламя.

Огонь разгорался медленно и неохотно. «Воздух все-таки сыроват, да и дрова не очень», – подумал Горбач. Лиза махала картонкой и тихонько разговаривала о чем-то с огоньком, уговаривала его, шептала что-то ласково.

– О чем ты с ним разговариваешь? – спросил Горбач.

– Говорю, гори быстрее, дурак, холодно же. Не дурак, а дурачок. Уже руки все синие, – застенчиво сказала Лиза.