рэп и знал Тимати. Не знаю, на что он рассчитывал, но эти понты нас не только не поразили, а напротив, давали повод подтрунивать над ним. Я попросил Сахо зачитать что-нибудь из его «творчества». Он, не раскусил, что я стебусь, и начал напевать: «На красном Феррари, е-е! На красном Феррари!». Вся хата взорвалась от смеха и чуть не попадала со шконок. Всё — Сахо стал хатным клоуном. На тюрьме как себя поставишь сразу, так и будет.

Но ладно бы ещё его понты. Сам Сахо был с очень вредным скандальным характером из-за чего постоянно нарывался на конфликты.

Однажды мы сидели с парнями и душевно общались за дубком. Ниггер лежал на пальме[166] танка рядом, а Сахо за дубок не пошёл. Мы его звали, но он до этого обиделся на какую-то шутку и начал в ответ на приглашение дерзить. Успокаиваться он не собирался, и с каждой репликой распалялся всё больше. Ниггер слушал-слушал нашу перепалку, потом как взорвался: «Да из-за таких, как ты, наши парни в Чечне гибли!»

— Ниггер, он вообще-то азербайджанец, — поправил его я.

— Да пофигу мне! — отозвался Ниггер и повернувшись, лёг спать.

Это был первый их конфликт.

Сахо и сам любил подтрунивать над Ниггером. Постоянно дразнил его: «Негритянка, негритянка!». Ниггер раз предупредил его, чтобы следил за словами, второй раз предупредил — Сахо всё ни по чём. Он продолжает лежать на пальме и дразнить: «Негритянка, негритянка!».

Ниггер вышел из себя, залез к Сахо на второй ярус и начал лупить обидчика кулаками, а тот визжит на всю камеру как потерпевший: «Помогиииитэээ, помогиииитээээ!». Ниггера мы, понятное дело, оттащили.

Сахо умудрился достать даже нашего дорожника. Тот был обычным тихим спокойным парнем, сидел за грабёж. Я ни разу не слышал, чтобы он с кем-то рамсил или повысил голос. Какими-то физическими данными он не отличался, был невысоким и щуплым пареньком. На дорогу он встал вместо Фила, который получил законку и уехал на этап. Вечером, когда он начал настраивать дорогу, Сахо стал носиться рядом и целенаправленно ему мешать. Будь мы какой-нибудь шпаной, свято чтящей воровские понятия, за такое можно было Сахо и наказать. Но наша хата была угловой, особого напряга на дороге не было, и ничего срочного не ожидалось. Поэтому мы смотрели, как события будут развиваться дальше. Дорожник несколько раз попросил Сахо не мешать. Но взбеленившегося азербайджанца было не унять. В итоге дорожник не выдержал и кинулся на Сахо с криком: «Да, как ты меня за*бал, чурка!». Еле оттащили.

Сахо был настолько заносчив, что умудрялся рамсить даже со мной. Он знал, что я и Змей по воле были скинхедами, и неоднократно мне заявлял, зная, что в тюрьме драки запрещены негласным законом: «Вот на воле я бы тебя один на один положил». Я ухмылялся и говорил: «Ну-ну!», даже жалея, что такого случая не представится.

В конец, Сахо так всех достал, что мы собирались братвой в танке и решили его наказать. Я решил сожрать наглеца на базаре, а для моего плана его нужно было сначала вывести из себя. Подговорили Ниггера, чтобы тот написал на простыне Сахавата что-нибудь оскорбительное. Ниггер фантазией особо не блистал, и написал крупными буквами: «Сахо — мудак!». Как и планировалось, Сахо, обнаружив надпись, вышел из себя и начал истерить.

— Найду, кто это сделал, и ВЫИБУ его! — орал он на всю хату, делая акцент на матерном слове.

— Прям вы*бешь? — ехидно переспросил я.

— Да, ВЫИБУ! — брызгал слюной Сахо, не чувствуя подвоха.

— На п*дора отвечаешь? — задал заранее подготовленный вопрос я.

— ДА, ОТВЕЧАЮ!!!! — проорал он, и я добился своего.

— Оооооо! — раздался в ответ гул со всех углов хаты.

Суть в том, что, «отвечая на п*дора», он допустил теоретическую возможность того, что может когда-либо стать петухом. Ведь, если не ответит за свои слова, то всё, проотвечался! А ответить он и не смог бы, х*ем же не наказывают. А раз Сахо допускает такую возможность, ставя под сомнение своё достоинство, то это уже делает его недостойным арестантом. А на малолетке за такое вердикт один — «неотъ*банный п*дор». Что я и озвучил, сказав, что мы поднимаем за него вопрос, и пока он на выяснении, будет сидеть на отдельной посуде и жрать на шконке. Сахо хлопал глазами и беззвучно открывал рот, не веря происходящему, но было уже поздно. Вот так длинный язык и подвёл его.

Сколько Сахо ни просил прощения, обещая впредь следить за словами, мы заднюю не давали. Веры ему уже не было. На прогулочном дворике, когда к нам в хату зашёл смотрящий за малолеткой Лазарь, я обрисовал ситуацию, сказав, что теперь по личной неприязни мы не хотим с сидеть за одним столом с Сахо. Лазарь сам когда-то сидел на малолетке и согласился с нами. Судьба наглеца была определена, с тех пор он жил у нас на положении обиженного. Быть обиженным и жить на положении обиженного — разные вещи. Обиженным его назвать никто не мог, но жил он в том же положении как живёт «обижня»: на отдельной посуде и не подходя к дубку. Но и это Сахо не угомонило.

Однажды утром, я проснулся от криков на всю камеру. Открыв глаза, увидел, что Сахо рамсит с Бахариком на повышенных тонах. Тот, не лезя за словом в карман, орёт в ответ.

— Да ты шерсть! — орёт Сахо на Бахарика, который ещё был под вопросом из-за того, что был активистом на зоне.

— Да ты на себя-то посмотри! — встал я со шконки, злой из-за того, что меня разбудили. — П*дором неотъ*банным живёшь!

— Ах ты, сука! — заорал на меня Сахо.

А сука, как уже неоднократно говорилось — это стукач. У меня упало забрало[167], и я почти голый, в одних трусах кинулся на Сахо. «Ну сейчас посмотрим, как ты меня положишь один на один!» — подумал я. Я ожидал жаркой битвы, но всё оказалось менее интересно. Сбил я его на пол одним ударом и начал забивать ногами прямо на пятаке перед тормозами. Сахо орал, как скотина недорезанная, а в меня вцепился футбольный хулиган Макс и начал оттаскивать от него, крича, что уже идёт проверка, что с минуты на минуту придут мусора. И не врал — с продола уже раздавались звуки открывающихся на проверку камер.

— После проверки тебе п*зда! — предупредил я Сахо.

Но в камеру он не вернулся. На проверке Сахо попросился к Гмырину на личную беседу, и его перевели