Забавно, но некоторые вещи из античности сохранились до наших времен. Например, бикини и мужские трусы. Кто не верит, может посмотреть старые фрески. Тут мне тоже первопроходцем стать не удалось. Снимать неудобно, но можно просто сдвинуть.

– Нет! – кричит она, пытаясь вырваться. – Вам Пророчица запретила насилие над женщинами!

Какая образованная. Все знает.

– Ты не правоверная, – вламываясь под вскрик, говорю, – ты рабыня, подаренная и обязанная услужить своему хозяину. – Получив свое, уселся снова за столик. – Выпей, – показываю на кувшин. Всхлипывания прекратились.

– Нет, – строптиво сказала Цецилия. – Не буду.

– Скажу не пей, сразу кинешься хлебать назло?

Она подумала и налила в кружку, потом выпила, закашлявшись. Это не бренди, но специально подвяленный изначально виноград. Крепость у вина градусов тридцать. По непривычным мозгам шибает всерьез. Ей как раз это сейчас и требуется.

– Кто ж пьет неразбавленное, кроме варваров, – говорю с откровенной насмешкой. – Вот, – подвигаю блюдо, – угощайся.

– Это для скота, – говорит Цецилия, посмотрев с подозрением, нет ли в том очередного унижения, – не для людей.

– Жареный потат с молочной свинкой да под соленый огурец? – спрашиваю, наваливая сначала себе в тарелку, а затем и ей. – Ты не представляешь, насколько вкусно и прекрасно сочетается.

Кстати, соленые огурцы совсем не обычное блюдо на семейном столе среднего человека. Соль недешева, и только сильно обеспеченные типы вроде меня могут так бездарно тратить важный продукт.

Вполне сознательно подсунул и нож, чтоб отрезала от куска. Кинется или нет? Она взяла его, искоса глянув на меня. Взвесила в руке и не стала замахиваться, отпилив шмат свинины. Подумала и хлопнула вторую кружку.

– Простая, сытная и вкусная пища, – говорю, – для мест, где пшеницу не очень посадишь. В горах, например. И с жирной рыбкой потат прекрасно идет. Пожарить на сале, с лучком…

– Вы сами как звери, – раскрасневшись от выпитого, сказала Цецилия, – жрете все подряд, – и отправила в рот кусок картофеля.

Судя по физиономии, выплевывать желания не возникло, но не признает, что не гадость, никогда. Так и станет есть, изображая угнетенную. Ничего, не таких кобылок объезжал.

– Мы, по крайней мере, мальчиков не пользуем, как делают просвещенные румляне.

– Лучше б ты на них залезал, – сказала она без особой злости. – Или на овцу, – ляпнула и сама испугалась.

Я просто посмеялся. Может, кто и балуется такими вещами, но в Европе моих соплеменников еще и не в таком обвиняли. Мы и детишек кушаем регулярно. Без соли.

Потом выпили снова и еще раз, не забывая закусывать. Много ли надо юной девушке, особенно под переживания. Она быстро закосела, и я, не дожидаясь, пока окончательно напьется, отвел ее в спальню. На этот раз она не брыкалась, хотя все прекрасно понимала. Право же, лучше с одним, чем угодить в бордель. А теперь уже и вовсе изображать весталку поздно. Все ж психология здешних женщин сильно отличается от земной. Другой век, иное воспитание. Бывает, конечно, после насилия вены режут. Самоубийство в античности вовсе не грех. Проигравший частенько кидался на меч, и общество это принимало нормально. Это Мария слегка прибабахнутая, запретила идиотам торопиться к Единому. Оборвать жизнь разрешено лишь для облегчения от страдания физического. Болезнь неизлечимая или рана жуткая. А то нашлись и такие умники, надеющиеся на его милосердие. Зачем работать и рожать детей, если можно раз и на небеса?

По мне, больше бы осталось нормальных, освободи эти придурки от себя мир. Большинство женщин покорно принимают свою участь. Ведь если нечто с тобой произошло, значит, боги так решили. Судьба. Не то чтоб отряхнулись и дальше пошли, но спокойней относятся к случившемуся. В городе во многих домах остались старые хозяйки. Мужчин перебили, особо вредных баб при радостной помощи слуг тоже, а прочих разобрали новые владельцы. И ничего, будут рожать от прежнего раба и вести хозяйство. До феминизма в том самом понимании, когда женщина обижается на взгляд, еще далеко.

А я чем хуже? Есть все ж нечто первобытное в подсознании у нас, мужиков. Раз уж получил девственницу, не обязательно, чтоб кровь текла потоком, чтоб понять, проверял ли Мемнон, даря рабыню, были ли у нее прежде мужчины. Невинные всегда ценятся выше. Хочу приучить, чтоб сама ложилась, а не насильно. Двойной кайф, красивая девка, да еще и настоящая аристократка. В другой ситуации она б на приезжего мавретанца внимания не обратила. Мы для нее не мебель, как рабы, но не люди уж точно. Тем интереснее задача приучить кобылку ходить под седлом, объездив.

На этот раз я был ласков и нежен, преодолевая ее невольное напряжение и страх. Не торопился, покрывая поцелуями молодое гибкое тело, пока не расслабилась и не начала отвечать на прикосновения, не обняла, прижимаясь. Позволил даже сверху сесть и самой все сделать, лишь иногда помогая. Прекрасно справилась, тем более и возбуждение было неподдельным. Скакала на мне, играя бедрами, и на этот раз стала окончательно женщиной, получив удовольствие.

Конница вышла из Лилибея уже на следующий день после высадки. Их было не больше трех сотен – легионеров, и еще пара сотен местных, поскольку перевезти большое количество лошадей было невозможно. Почти все имеющиеся на кораблях относились к артиллерии, и мы страдали от несбалансированности подразделений. Изначально сложно атаковать такими силами почти десятитысячный отряд. Требовались еще лошади, да и кормить людей нужно. Летучие группы легких всадников прочесывали местность на предмет скота и любых врагов.

Остальные принялись устраивать нападения на отступающее войско сицилийцев в привычной для кочевников манере. Внезапный налет на отставших, подвезти стрелков с нарезными винтовками и, когда покажется противник, спокойно выцеливать командиров и кавалеристов. В Европе тяжеловооруженный всадник – основная боевая единица, и практически всегда это местный латифундист или его вассалы. Основная ударная сила. Естественно, те терпеть мелкие уколы не пожелали и ответили мощными атаками. Обычно они заканчивались одинаково. За ближайшим холмом или в овраге погоню из дюжины горящих желанием отомстить дожидалась сотня-две всадников, подкрепленных стрелками. Потеряв немало особо горячих, они перестали выскакивать вдогон, усвоив неприятный урок. Но лучше от этого не стало. Практически безнаказанно мои люди крутились вокруг растянувшейся армии и убивали на выбор.

Идти отдельно или отстать стало смертельно опасно. Сицилийцы сбились в один плотный отряд и шли постоянно в броне. При этом скорость в целом невольно равнялась на самых слабых и медленных, к тому же начались проблемы с водой и продовольствием. На мясо можно было забить животных, но их уже кормить было нечем. Пастись не давали налетчики, охотно отбивающие очередное стадо. Уж что-что, а угонять чужой скот моя легкая конница просто обожала. Ведь большинство из них происходили из кочевников и с детства тренировались на соседях.

Несколько дней столь замечательного времяпровождения, и немалая часть обоза оказалась брошенной. Практически вся артиллерия, почти тысяча волов с повозками, две с половиной тысячи овец и баранов, даже сотня коров и множество раненых. Помогло это не слишком, пехота не способна удрать от всадников. А мои люди старательно продолжали отстреливать в первую очередь их, помимо командиров. Еще через два дня часть кавалеристов бросили своих товарищей и умчались в неведомые дали. А остальные встали лагерем у воды, готовые отбиваться в последнем безнадежном бою. Им бы раньше это сделать, хотя результат был бы тот же.