тупость и черствость. Мне бы не ждать ее жалоб, ведь мог бы уже вызубрить, Васька не из тех, кто жалуется, а сразу в ногах ползать и прощения вымаливать, а я только смаковал чувство столь долгожданной победы. Не смог скрыть своего торжества, безмерного кайфа от того, что не просто получил то, что так невыносимо втайне желал, но и оказался первым. Не дал ничем почувствовать, что нисколько не злорадствую, как прежде, а с ума схожу от шальной радости, получив такой не заслуженный подарок. Но не смог, не захотел, струсил. Вместо того чтобы открыться, поделиться настоящими чувствами, как только опомнился, повел себя как всегда. Так, словно не случилось ничего хоть сколько-то важного. А ведь видел, как щеки Василисы тогда запылали уже не от возбуждения, а от смущения. И это я, я та скотина, тварь неблагодарная и бесчувственная, которая своим малодушием, страхом перед бурлящими внутри эмоциями заставила ее устыдиться самого интимного прекрасного мгновения.

Я повернул голову, прижимаясь щекой к холодному стеклу. Как же я хочу все исправить. Если не во всем, то хотя бы в том самом моменте нашей близости. Хочу снова проводить по ее коже руками и губами и пьянеть, наблюдая, как она покрывается мурашками, как съеживаются ее соски, словно от холода. Слушать, как дыхание то замирает вовсе, то становится жадным, практически всхлипами, как будто она тонет в диком водовороте паники и растущего возбуждения, утягивая меня за собой. Ловить влажными пальцами первую дрожь ее тела… потом еще и еще. Упиваться тем, как взгляд туманится, как даже малейший контроль ускользает, и она больше не пытается его удержать. А потом сорваться следом самому. Отпустить себя, утонуть в ней, срываясь в это безумие между нами без всяких тормозов. Шептать, рычать, стонать, выворачивать себя словами наизнанку, чтобы видела, что творит со мной. И вечность потом ни черта не видеть от темноты в глазах и только содрогаться под сокрушительными волнами огня и холода, прокатывающими по телу, пока твой разум в отключке. А потом все снова, но уже медленно смакуя и чувствуя каждую мелочь, прикосновение, нюанс так, чтобы запомнить, укоренить в нас, сделав чем-то постоянным, нестираемым, неудаляемым никакой силой. И только когда немного перестанет ломать и колбасить от этой зверской потребности быть в ней, лежать, гладить, пропускать сквозь пальцы ее волосы, касаться губами влажной кожи и чутко прислушиваться, как рваное после секса дыхание становится расслабленным сонным посапыванием. Да, именно этого я сейчас хочу, от этого меня рвет и вяжет в узлы одновременно. Но похоть, вожделение — это проходящие вещи, уж я-то как никто это прекрасно знаю. И то, что я продолжаю так упорно желать Василису — это все моя гадская упертая натура, с которой борюсь изо дня в день. Как бы противно и пошло не звучало — не «наелся» я ею. Лишь попробовал. И забыть теперь не могу, все катаю вкус на языке. Да и чувство вины сидит в черепе, как гвоздь. Сколько раз уже передумано, пережевано, перефантазировано, как мог бы, да не сделал, что сказать нужно было…

Вот только, сложись тогда по-другому, готовы ли мы были бы к иному развитию отношений? Я уж точно нет — дебил-дебилом был. Так что, может, это Васька нам обоим огромное благо сделала, избавив от необходимости строить что-то, для чего не было ни фундамента, ни навыков? Тогда, может, и да. А сейчас? Разве готов взять на себя ответственность за ту, к которой так тянутся мои загребущие, трясущиеся от вожделения руки? И упиралась ей куда эта моя готовность и ответственность, даже будь они точно в наличии? Ага, засунь себе, Сень, свои «хочу», куда солнце не заглядывает, и иди подрочи в душе, первый раз, что ли? У Васеньки и без тебя в жизни полный комплект и порядок. Вон, мужик имеется. Звонит, переживает. Надеюсь только, что не такой же мудак, как Марк. А то у Васьки, похоже, патологический талант притягиваться ко всяким уродам и змеюкам подколодным. Сейчас Марину на ноги поставим, и только Василису тут и видели. Вот, кстати, о змеях. Надо кого-то из ребят поставить походить на всякий пожарный за Василисой. Мало ли, что эта психованная Ольга решит вытворить. Или не мелочиться и за ней тоже назначить кого-то посмотреть? Вот только нужно так, чтобы отец не знал, что я парней выдергиваю. Ему сейчас еще и беспокойства за Василису не хватало, не мальчишка уже, и сердце не то, что раньше. Сам со всем справлюсь и договорюсь с мужиками, чтобы не трепались, за кем ходят и почему. Ладно, это уже все завтра.

Я потер лицо руками и последний раз посмотрел сквозь стекло на плотные шторы, через которые не пробивалось никакого признака света. Спи, Васька, заноза ты моя. И я пойду, пожалуй. Глядишь, мне приснится сон, в котором ты запрыгнула на меня прямо на кухне и сама отымела так, что коленки подогнулись. Ага, и проснусь я, как в ранней юности, мокрым, но зато, мать его, счастливым! Эх, Сень, ты дебилом не был, ты им остался!

ГЛАВА 9

Василиса.

К своему стыду Кирюше я так и не позвонила. Подержала телефон в руках, посмотрела на его фото и поняла: если сейчас стану говорить, он поймет, в каком я раздрае, и тогда точно не сработают мои уговоры не приезжать. Из нас двоих не я обладаю актерским талантом, так что мне его даже при всем желании бодрыми фразочками не обмануть. Не говоря уже о том, что ни одной из них у меня в запасе нет. Вот честно, мало веселья в необходимости сообщить Киру, что в ближайшие два-три месяца я не вернусь. Поэтому все, на что меня хватило, — это отправить СМС-ку: «Со мной все хорошо. Я позвоню завтра. Люблю тебя!»

Да, блин, я гений коммуникации, и спасибо огромное Кириллу за простой ответ: «Ок. Я тебя тоже», не стал перезванивать и засыпать вопросами.

Я все же закончила готовку и, убрав за собой, с полчаса послонялась по дому, постоянно выглядывая в окна. Сама не знаю зачем открыла дверь в комнату Арсения, но так и не вошла, словно меня удерживал какой-то силовой барьер. Прихватив плед с дивана, я закуталась и вышла во двор. Ветер тут же стал пробираться под плотную колючую ткань, будто желая согреть свои замерзшие пальцы теплом моего тела. В рассеянном свете уличного фонаря все успевшие расцвести