и набрал полные легкие воздуха, будто собираясь заорать. Но потом шумно выдохнул и снова подался вперед, теперь почти касаясь моего уха губами.

— Слушай меня, Васька. Слушай и хорошенько запоминай, — зашептал он, и от сдерживаемой ярости в его голосе меня до костей проморозило. — Не дай Боже, пока меня нет, ты с кем-нибудь замутишь. Только попробуй подпустить к себе какого-то ушлепка рукастого, и я его живо смертником сделаю. Моя сестра ни с какими неудачниками встречаться не будет! Поняла меня?

Арсений оттолкнулся от дерева и, развернувшись, как ни в чем не бывало зашагал своей развязной походочкой обратно.

— Да иди ты! Я и не сестра тебе вовсе! — Моя смелость запоздало вернулась ко мне, как только он перестал давить на меня своим чрезмерным присутствием. — Да что ты мне сделаешь!

— Тебе — ничего. Но я предупредил, сестричка, — беззаботно бросил братец и исчез в темноте.

Я погладила шершавый ствол рукой, вспоминая, как сидела тогда еще больше часа, прижавшись спиной к дереву, и ревела, сама не знаю почему, слушая звуки недалекого веселья.

Ветер окончательно добрался до меня, и зубы стали выстукивать чечетку. В дом я возвращалась почти бегом. Свернувшись в постели калачиком, я еще какое-то время прислушивалась, но так и уснула, не дождавшись возвращения дяди Максима и Арсения.

Утром дядя Максим постучал в мою дверь и спросил, хочу ли я ехать в больницу. Я быстро собралась и, даже не став завтракать, вылетела во двор. Машины Арсения уже не было. А может, он вообще не ночевал? Раньше это было для него нормой, вряд ли что-то поменялось.

— Чего ты так бежишь? — удивился Максим Григорьевич. — Я бы подождал, без тебя не уехал. Хоть поела?

— Да я в городе чего-нибудь перехвачу, — отмахнулась я.

— Ну и зря. Там Сеня сыр твой любимый, который настоящий адыгейский, на базаре купил. Пропадет ведь. Его ж никто, кроме тебя, не ест, — вздохнул мужчина, выруливая на дорогу и не замечая моего удивленного взгляда.

Визит в больницу прошел почти как обычно. Нам повторили то же, что и раньше — без изменений. Если мама придет в сознание, нам тут же сообщат. Попрощавшись с дядей Максимом на больничной парковке, я решила опять побродить и на этот раз уж хоть подготовиться к разговору с Кириллом. Но желудок жалобно заныл, откровенно намекая, что неплохо бы в него хоть что-то положить.

Апрельское солнышко подпекало уже серьезно. Мелькнула мысль, что Кирилл в этом году не поддразнит меня моими первыми веснушками, которые я так не любила, а он вечно подлавливал и чмокал в нос, моментально покрывающийся этими мерзкими пятнышками, если я забывала его защитить от этой напасти кремами с UV-фильтрами. «Расслабилась ты, столько лет не приезжая в родной город в это время года, забыла, что на майские днем уже почти жара и в море иногда можно купаться, и солнца, соответственно, тут предостаточно», — подумала я, выбирая самый тенистый уголок открытой террасы кафешки, и присела за столик в ожидании своего кофе по-восточному.

Прихлебывая принесенный через десять минут напиток мелкими глоточками, я вдруг подумала, что за такой кофе недавний знакомец Геша получил бы как минимум выговор «с занесением»: некрепкий, пенка моментально расползлась по краям, смолот как для эспрессо… При воспоминании о шумной веселой компании кайтеров улыбка невольно наползла на мои губы.

— Мы там, значит, массово волнуемся, а она сидит тут, лыбится! Не, вы только посмотрите на нее! Ты почему так далеко от воды забрела, русалочка? У тебя же жабры пересохнут, а фонтаны только послезавтра включат! Таки как прикажешь тебя спасать?

Я оторвала взор от чашечки и встретилась взглядом со смеющимися серо-зелеными в рыжую крапинку глазами Леси, деловито отодвигающей соседний стул за моим столиком.

— Че пьем? Фууу, ты же это несерьезно? Девушка! Девушка-красавица! О, на красавицу всегда быстрее откликаются.

К нам подскочила девочка-официантка, которая при виде Рыж немного взгрустнула, но все-таки подошла принять заказ.

— Э-э-э, Дарина? Ага, вообще-то я этот бейджик на другой девочке видела, ну да не суть. Дариночка, вы вот эту чашечку у нашей Русалочки заберите, пожалуйста, а нам принесите кофе, сваренный по-восточному на молоке, без сахара, в средних чашках. Но только вы там Арсену шепните, что пришла капризная, громкая, вредная, сумчато-беремчатая дамочка, мол, стучит кулаком и требует мелко смолотый Марагоджип, который сама же уважаемому Арсену Миграновичу и принесла.

Я только вздохнула, сразу и моментально смирившись с застигшей меня в пути стихией, зовущейся Рыж, которая, царственным кивком отпустив девушку, повернулась и уставилась на меня своими пронзительными глазищами.

— Я совершенно точно знаю всей своей рыжей кучерявой сучностью, что улыбалась ты за нас и думала тоже за нас. Мы же такие сла-а-авные, правда? И ты по нам соскучилась. И хочешь к нам в гости. Но не знаешь, как нас найти. Вот и заливаешь тоску и печаль жутким пойлом, хотя могла бы пить не просто хороший, а самый лучший в этом городе кофе. — Рыж хитро прищурилась и подняла вверх указательный пальчик, унизанный набором тонких золотых и серебряных колечек. — Но добрая и вечная я прямо сейчас разрулю проблемы сразу нескольких замечательных человеков, которых люблю, не знаю по какой причине. С первого, заметь, с первого самого взгляда люблю! Эх, опять, правда, получу по шапке за то, что лезу, куда не просят. Законы космоса, понимаешь, нарушаю. Бесцеремонничаю, видишь ли. А как тут с вами церемонии чайные китайские разводить, если у вас все на лицах да в глазах написано, а слов из вас клещами не вытащить! Заставляете красивую беременную девушку нервничать и переживать за вас, ночами сны всякие видеть, вот, по всему городу, опять же, бегать, искать вас…

Рыж тормознула, чтобы набрать воздуха на очередную тираду, но тут к нашему столику подошел мужчина в поварской куртке и белой бандане, с подносом, увенчанном, кроме двух чашек кофе еще и маленькой вазочкой, в которой красовался белый с тонкими зелеными прожилками на лепестках тюльпан.

— Вай, какые красавицы у меня в гостях! Александра Михайловна, дарагая, от чистого сердца. Твой Марагаджип, только тебе варю, золотая! — он умудрялся эффектно жестикулировать одной рукой со свойственной только уроженцам Кавказа природной экспрессией.

— Жук ты, Арсен, свет Мигранович мой драгоценный, — Рыж словно тут же поймала его волну, подстраиваясь под эту чисто южную, наполненную театральностью манеру общения. — Как есть жук! Вот обижусь на тебя, перестану всем рассказывать, что лучший шашлык в этом городе Арсен делает, а девочкам вообще пожалуюсь, что ты тиграм в цирке мяса