— Артефакт… артефакт…

Пришлось прибегнуть к магии. Небольшое заклинание трезвости — и вот уже оба гуляки смотрят на меня слезящимися глазами, поскольку я слегка переборщил и поставил таймер на минимум. А в этом случае возможен побочный эффект в виде повышенной сентиментальности.

— Дорогой ты мой! — подтвердил мои худшие опасения Айдор и полез целоваться. — Как же я тебя люблю… А ведь не должен! Но перед лицом кончины мира… О боги, за что вы послали нам такую кару!

Я еле отбился от потомка великого героя, который тут же перенес свои симпатии на Тильса, явившегося в зал следом за мной, и принялся распинаться перед ним в вечной любви и преданности к дивному эльфийскому народу, строителю, учителю, вдохновителю и так далее. А я набросился на Верта, тоже готового зареветь, но уже от приступа верноподданничества:

— Что тут произошло? Признавайтесь!

— Мой любимый лорд, — всхлипнул Верт, и я внутренне сжался, — вы показали себя мудрым правителем, доверили мне такую важную должность, а я, ничтожный червь, не сумел оправдать ваших чаяний! Я достоин самой жестокой кары и прошу только об одном — позвольте кровью искупить свою вину! Разрешите мне погибнуть за ваши светлые идеалы, ибо нет мне прощения! Я жалкая, ничтожная личность! Меня мало сварить в кипящем масле!

Он падал передо мной на колени и рвал на себе волосы и одежду, обильно поливая все вокруг слезами. Рядышком Айдор договорился до того, что любит не столько эльфов, сколько одного конкретного представителя этой расы, и Тильс уже отбивался от его попыток доказать сию любовь на деле.

Сентиментальность должна была пройти сама собой через некоторое время, но не мог же я стоять и ждать! Спасло меня мое отражение. Из-за пятна высунулась его зеленоватая физиономия с выпученными глазами. Оно зажимало себе рот ладонью, и я непроизвольно сделал то же самое.

— Убери это, и я тебе все покажу! — прошипело оно. — Здесь все записано!

Но при этом оно отняло ладонь от губ и… в общем, зеркало пришлось вытирать с двух сторон. После чего еще бледный, но уже довольный жизнью мой двойник сделал широкий жест:

— Устраивайся поудобнее, милорд, и приготовься созерцать…

И я созер… созре… в общем, увидел.

Себя — властным незнакомым тоном требующего достать мне артефакт, с помощью которого можно уничтожить мир. Прадедушку, прослезившегося и непрестанно причитающего по поводу того, как вырос и возмужал его любимый правнук. Ошеломленных моих «верных слуг», к которым обратился с краткой, но емкой речью. Толпу глиноземов и костоломов, которым я тут же отдал приказ отправиться по известному адресу в Горы Отчаяния. Верта, пытавшегося их остановить…

Когда «запись» подошла к концу, я поразился установившейся вокруг тишине. Пришедшие в себя Айдор и Верт — Тильс все еще держался подальше от потомка великого героя — стояли передо мной, и выражения их лиц я не берусь описать.

— Неужели это правда? — промямлил я, глядя на них. — Я действительно отдал такое приказание?

— Ты сам все видел, — указал Айдор в сторону зеркала.

— Не может быть! Что на меня нашло?

— Это все Тьма, — с безопасного расстояния подал голос эльф. — Она все дальше и дальше проникает в мир. Настанет час, когда он целиком погрузится во мрак. И виноват в этом будет…

— Мой длинный язык, — догадался я.

— Внучек, — откуда-то материализовался прадедушка и погладил меня по голове, — как я тобой горжусь! Тебе выпала особая судьба!

Да уж! Под нацеленными на меня взглядами я почувствовал, что меня начинает бить дрожь. Я не хотел этого! Совсем не хотел! Вот теперь поди докажи, что тогда, на вечеринке в честь годовщины выпуска, я вовсе не хотел уничтожить невинных людей. Теперь мне никто не поверит, что я невиновен. Я — закоренелый преступник и злодей. И Вунья… Она имела право мне не доверять. И она навсегда для меня потеряна!

Я сидел в библиотеке, запершись изнутри на ключ, и не реагировал на попытки добраться до меня. В прямом смысле слова, забился в угол и, обхватив голову руками, предавался самоедству. Впервые в жизни я желал все забыть, но память, как назло, оставалась такой же ясной и четкой. «Темный Властелин! Повелитель Мрака… Мировое Зло… Они все были правы, пытаясь меня прикончить. Меня надо остановить. Но как? А что, если уже поздно? Что мне делать? Смириться и заняться делом или помочь им избавить мир от своего присутствия? Что теперь будет? Как я вообще покажусь на глаза им всем? Тильс был прав в отношении меня».

Мое самобичевание было прервано неожиданным образом — один из стеллажей со скрипом отъехал в сторону, послышалось чихание и шорох, и в облаке ныли, закутанный в паутину, как еще в одну мантию, передо мной предстал прадедушка. Едва выйдя из потайного хода, он принялся отряхиваться. Пыль поднялась столбом, так что спустя несколько секунд мы чихали наперегонки.

Стряхнув с себя всю паутину, пенсионер огляделся по сторонам с таким видом, словно плохо представлял себе, куда попал. Ну еще бы! Все вокруг было покрыто благодаря ему толстым слоем пыли пополам с паутиной.

— Ну кажется, я не ошибся, — вынес он вердикт. — Ты здесь!

— Дедушка, а как ты меня нашел? Здесь разве есть тайный ход?

— Что я, по-твоему, в замке первый день? — парировал прадедушка. — И что ты думаешь — я способен заблудиться? Здесь?

Памятуя, что в свое время старикан посетил больше миров, чем я прочел книг за свою жизнь, я не решился возражать.

— Вот то-то. — Меня непочтительно щелкнули по носу. — Ты что думал? Оставил старого человека одного, сам исчез! Заставляешь меня бросать все и кидаться на твои поиски! А мне, между прочим, вредно волноваться! У меня давление и печень пошаливает, не говоря уже о селезенке! Ну скажи ты милость, что такого случилось, из-за чего ты готов сунуть голову в петлю?

— Дедушка, ты ничего не понимаешь!

— Я не понимаю? — взвился пенсионер. — К твоему сведению, я прошел сорок семь войн, устроил четырнадцать покушений и тридцать два государственных переворота! На моем счету сто семьдесят девять военных стычек, я одиннадцать раз был влюблен и трижды женат — и это не считая всякой мелочи вроде стихийных бедствий, эпидемий и катастроф! Меня в двадцати двух мирах объявили вне закона и еще в тридцати считают национальным героем, а теперь приходит сопляк и заявляет — ты, мол, ничего не понимаешь в жизни! И молчи! — сорвался он на визг. — Я старше! Я умнее! Я знаю, что говорю, и у меня с памятью все в порядке!

Дедушка вопил еще минут сорок, стуча посохом об пол и перечисляя все, что он думал о современной молодежи вообще и об одном ее представителе в частности. А дабы я не увильнул от прослушивания лекции, меня цепко держали ногтями за ухо, поминутно встряхивая его в целях лучшего усвоения информации.

Наконец пенсионер выдохся, и я смог получить обратно изрядно потрепанную и наполовину утратившую свои функции часть тела.