– А из чего он сделан? Сталь или доски? Ты видел клепки на бортах, когда карабкался на палубу?

Мальчик немного подумал и снова кивнул.

– Хорошо… значит, стальная лайба. А надстройки какие на палубе?

– Маленькая рубка вот здесь, впереди… и побольше сзади.

– Хорошо… а грузовые отметки на борту видел?

Мальчик смотрел на него непонимающе.

– Ладно, бог с ними… а мачты?

Юнас закрыл глаза, потом открыл опять:

– Не помню… небольшая мачта на носу… нет, не помню. А вот здесь, между рубками, большой люк.

Герлоф изобразил трюмный люк толстой жирной линией.

– А где были эти… умирающие?

– Вот тут… и тут. И тут.

– А живой?

– Этот, с топором, стоял вот здесь. И еще там был какой-то старик. Седой. За штурвалом. Вот тут.

Герлоф пометил крестиками: вот здесь – убийца с топором, вот тут – какой-то старик.

– А может, ты и название помнишь? Не заметил, случайно?

– Почему не заметил? Заметил. Там было написано «ЭЛИЯ».

– Элия?[12] Тот, кто воскресил отрока в Сарепте Сидонской?

Мальчик уставился на него как на сумасшедшего. Ясно дело… еще не прошел конфирмацию. Впрочем, конфирманты теперь Библию не читают. Лапают друг друга и распевают что-то несусветное. Он разборчиво написал на носу: «ЭЛИЯ». Аккуратно свернул рисунок.

– Вот такие дела, Юнас, – улыбнулся он. – Пойдем в дом завтракать?

Мальчик встал и пошел за ним. Лаже не улыбнулся.

Наутро после второго вечера в ночном клубе Лизу разбудил металлический скрежет под окнами кемпера. Она села в постели и машинально посмотрела на часы. Десять минут одиннадцатого. Бабушка, когда совсем состарилась, спала, самое меньшее, до десяти. Если встану раньше, говорила она, день получается очень уж длинный.

То есть давала понять, как тоскливо и скучно ей после смерти леда.

Ну, нет. Жизнь Лизы скучной никак не назовешь.

Вчера Леди Саммертайм чуть не попалась. Пьяный и, судя по всему, очень богатый сопляк сорил деньгами, будто это были конфетти. Весь вечер. И как раз в ту секунду когда она уже почти выудила бумажник у него из кармана, он вдруг схватил ее за руку. Ладонь была горячая и потная.

Вот и все, успела она подумать и выпустила толстенный бумажник. Тот скользнул в карман пиджака, а юнец, покачиваясь, лизнул ее в ухо и повернулся к бару.

Ничего не заметил.

Она встала и посмотрела в окно. Солнце светит на всю катушку Ярко-голубое небо над головой. Тихие, ласковые вздохи еле заметного прибоя. Скверно себя чувствует, похоже, только майский фаллос на поляне, где позавчера кипел праздник. Одинокий, заброшенный, цветы на венках завяли. Ничего удивительного – при такой-то жаре. Лиза улыбнулась. Вот-вот съежится и опадет, как его прототип.

По другую сторону поляны какой-то седой старик пытался подвести домкрат под покосившийся кемпер. Вот и объяснение странных звуков. Она отвернулась от окна и приготовила завтрак.

Поев, Лиза достала мобильник и позвонила в квартиру в Хюдлинге. Сосчитала – прошло двенадцать сигналов, прежде чем на другом конце провода отозвался хриплый сонный голос:

– Ла?

Силас. Без четверти одиннадцать. По его меркам, очень рано. И похоже, чистенький. Сонный, но чистенький.

– Привет, это я.

Силас вздохнул:

– Привет…

Молчание. Она прислушалась к дыханию. Точно – чист. Сегодняшняя доза еще впереди.

– Как ты?

– Пить хочу…

– Так попей.

– Лома нет ничего.

– А в кране вода есть?

– Не хочу. В ней мышьяк.

Опять молчание.

– Я послала тебе письмо.

– С бумагами?

– С важными. Битком набито. Лишнюю марку пришлось купить.

– Это хорошо… А еще пошлешь?

– Лумаю, да.

– Отлично.

Лаже не поблагодарил. Но голос довольный.

На этом разговор и закончился. Силас куда-то торопился. Кула – не сказал. Она и так знала куда.

Лиза нажала кнопку отбоя и с минуту сидела неподвижно, сжимая в руке мобильник. Обдумывала разговор.

Собственно, обдумывать было нечего.

Взяла пластиковую канистру и пошла набрать воды. Яркий солнечный свет в первую секунду ослепил ее. Она зажмурилась и прикрыла глаза ладонью, а когда отняла руку, увидела, что из соседнего кемпера, втиснутого между кустами шиповника, вышла молодая женщина. Яркие зелено-голубые глаза цвета топаза. Лиза узнала ее: та самая иностранка, которая на празднике солнцеворота стояла с семейкой Клосс.

Паулина, кажется… Они обменялись поклонами.

– Лоброе утро, – сказала Лиза. – Значит, вы тоже здесь живете?

Паулина кивнула.

– И давно?

– Пару недель… Нанялась на лето.

– Вот как? А я думала… ваш кемпер стоит так, что можно подумать – сначала поставили кемпер, а потом вокруг вырос шиповник. – Лиза хотела пошутить, но девушка, похоже, не поняла. Неважно. – Я тоже… на лето. На июль, если точно. А потом назад, в Польшу?

– Не Польша, нет. Лиетува, – покачала головой иностранка.

– Лиетува… – задумалась Лиза. – Это ведь Литва, да?

– Да… Литва.

Паулина замолчала. Разговор иссяк. Кемпер у Паулины был еще меньше и в довольно скверном состоянии. Больше всего он напоминал лопнувшее яйцо. Ни с того ни с сего Лиза почувствовала себя важной персоной, но ей тут же стало неудобно.

– Что ж… пора привести себя в порядок перед работой. А у вас тоже рабочий день?

Паулина кивнула.

– Вы работаете на семью Клосс?

– Нет. Не на семью. На него.

– На него?

– На него… – Взгляд ее стал очень серьезным. – На Кента Клосса.

Она отвела свои прекрасные глаза и замолчала. У Лизы осталось ощущение, что Паулина не очень-то довольна своими служебными обязанностями.

Оказалось, одиннадцатилетний Кристофер, поздний ребенок Юлии, прекрасно знаком с Юнасом – они вместе учились плаванию в Стенвике. Мальчики стеснительно поздоровались.

Вот и хорошо. Знакомым легче договариваться.

– Позвони родителям. – Он подвел Юнаса к телефону. – Сообщи, что жив и здоров.