В этот день Робер даже не позавтракал, поэтому, когда в животе заурчало, в нем проснулся волчий аппетит и он подумал, что пришло время отправиться на поиски говяжьего филе с картофелем. Поработав тростью, он выбрался из человеческого потока и, в конечном счете, бросил якорь на террасе бистро под аркадами на улице Риволи.

Гарсон грубо бросил Туретту, что для мясного блюда он припозднился. Поэтому Робер довольствовался омлетом и немного засиделся, лорнируя в толпе прохожих дам в юбках средней длины, открывающих для взоров лодыжки.

Когда он доставал голубого цвета купюру, бумажник выплюнул визитную карточку, упавшую на круглый столик на одной ножке. Ее вручила ему полуглухая старуха. На следующий день после своего приезда в Париж он отправился к кузену Исаму. Фиакр доставил его на самый край квартала, лоскутного, как кожаные штаны, где вечер как раз зажигал в окнах свет. Квартиру он нашел с трудом. Соседка сообщила, что господина Ихиро Ватанабе дома нет, но его можно найти вот по этому адресу.

Робер задумчиво повертел в руках визитку.

«ЭЛЬЗЕВИР»

СОВРЕМЕННЫЕ И СТАРИННЫЕ КНИГИ

Партнеры: Мори, Легри и Пиньо

Улица Сен-Пер, 18

Часы работы: понедельник-суббота

С 8 ч 30 мин до 18 ч 30 мин

Он уже дважды отправлялся в эту лавку, но так и не решился войти.

Но теперь любопытство взяло верх. На часах пробило пять, так что время у него еще оставалось.

Кучер высадил его напротив больницы «Шарите». До дома 18 Туретт дошел пешком. У ворот он увидел коренастую женщину, которая, схватившись за веник, судачила о чем-то с точильщиком. Робер сделал вид, что изучает бумажку с планом, вытащенную из кармана, а сам стал краем глаза за ними следить.

Вдруг дама с веником резко повернулась.

– А ну проваливайте отсюда! – завопила она. – Или хотите чтобы я вам пинков надавала? Здесь вам не писсуар!

Из ворот выскочили двое хохочущих ребятишек и бросили:

– Только попробуй, консьержка! Мы живем в свободной стране.

– Да, но разве это ваш двор? – заревел точильщик. – Бедная моя мадам Баллю! Ну никакого уважения.

Он подхватил свою тележку и направился в сторону Сены.

Туретт сложил план, двинулся вперед и согнулся перед консьержкой в поклоне. Та отпрянула, наткнулась на ведро и чуть не упала.

– Что вам угодно? – пролаяла она.

– Я пришел поговорить с моим японским коллегой.

– Вы что, книготорговец?

– Отнюдь.

– Ладно, что уж там. Если это тот, о котором я думаю, то он обосновался на шестом этаже и стал еще большим отшельником, чем пустынник святой Антоний! Самое ужасное в том, что мне приходится таскать ему наверх еду, он напрочь отказывается спускаться, чтобы поесть! Ну не беда ли, с моей-то больной поясницей!

– Он вообще никогда не спускается вниз?

– Ему это, должно быть, запрещает религия. Он забаррикадировался в моей мансарде, а теперь даже потребовал свечи. Надеюсь, он не устроит в доме пожар.

– И давно он с вами живет?

– Да не со мной, боже праведный, а в комнате, которую предоставил в мое распоряжение господин Легри! Поселился он в субботу. Сейчас его дома нет.

– А когда он вернется?

– А я знаю? Я ему не нянька!

– Благодарю вас.

– Странный субъект, – проворчала мадам Баллю. – А что на голове! Он похож на клеврета самого дьявола! Боже праведный! Как ему в голову могло прийти, что я сожительствую с японцем! В моем-то возрасте!

Облокотившись на прилавок, Виктор сложил записку, позаимствованную Дагланом из бумажника Энтони Форестера. Он тщетно пытался сосредоточиться на ретурнеле, ставшем плодом его размышлений, смысла в котором было не больше, чем в детской считалочке.

Леопард и Лакуто поднялись на борт.

Форестер свалился в воду,

Что случится с боцманом?.. —

произнес он машинально.

Боцман займется им и уберет…

– Боцман!

Эти слова бросили его в дрожь.

Легри испугался за жизнь Кэндзи. Его нужно предупредить и заставить уехать, если не добровольно, то силой. Как приступить к решению этого вопроса, чтобы не навлечь на себя гнев человека, которого он почитал больше всех на свете? Виктор почувствовал, что его увлекает за собой неодолимый вихрь, кружа в водовороте вышедшей из берегов реки.

Когда явившийся в лавку профессор Мандоль спросил, получили ли они труды Луи Жана-Мари Добантона[59], заказанные им на прошлой неделе, Легри пробурчал:

– Завтра, завтра…

– Вы мне уже говорили это вчера. «Никаких завтра»! – как писал Виван-Денон[60].

Виктор открыл было рот, но так и не произнес ни звука, так что бывшему профессору Коллеж де Франс пришлось в отчаянии отступить в глубь лавки. В то же мгновение прозвенел колокольчик и на пороге встал человек с румяным лицом и седыми волосами, торчавшими рожками по бокам лба. Он подошел к прилавку и спросил хозяина.

– Это я. Вообще-то нас трое, но сейчас я здесь один, – проворчал Виктор, явно не в восторге от этого нового вторжения.

«Только этого еще не хватало! Меня почтил своим присутствием Мефистофель собственной персоной!» – подумал он.

– Вот оно что, три головы под одной шапкой? Управляться вам здесь, должно быть, чертовски трудно! – изрек Робер Туретт.

Он развеселился еще больше после того, как профессор Мандоль, забившийся в угол лавки, посетовал:

– Он не в своем уме, видимо, слишком много работает!

– Среди собранных здесь сокровищ у вас нет четырехтомника Жан-Жака Одюбона[61]«Птицы Америки»? Я совсем недавно приехал в Париж и с тех пор не перестаю обивать пороги книжных лавок. Но напасть на след хотя бы одной гравюры из этого труда не представляется возможным.

– В таком случае представьте, насколько сложно приобрести весь четырехтомник целиком! Редчайшая, поистине бесценная вещь.

– Первый раз в жизни вижу торговца, отказывающегося продавать свой товар! – пробурчал профессор Мандоль и откланялся.

Не обращая внимания на его слова, Робер Туретт добавил: