Виктор вытерся и надел рубашку.

– Эта мутная водичка таит в себе множество опасностей.

– Жозеф, вы хотите бросить это дело?

– Нет, но… Вы сегодня собираетесь к Эдокси Аллар?

– Да. Скажите Кэндзи, что я немного приболел.

– Он не поверит. А расследование лучше проводить вдвоем. Я пойду с вами.

– Нет. Она не преступник, который намеревается сорвать все мои планы.

– Преступник, уже совершивший два убийства и чуть было не отправивший вас на тот свет. Лично у меня душа не на месте.

– Да перестаньте вы беспокоиться. Обещаю, что уже завтра мы с вами разработаем план наступления.

– Я стал жертвой неслыханного остракизма. И знаю почему, так что ступайте.

– Вы ошибаетесь, я люблю Таша, а что до Эдокси Аллар, то она явно не относится к моему типу женщин. Полно вам, Жозеф, мы же с вами всегда работали рука об руку. Я вернусь еще до закрытия, обещаю.

– Кто бы говорил.

Когда Национальная библиотека осталась позади, фиакр поехал медленнее, затем, чтобы не застрять в плотном потоке экипажей, остановился на улице Лувуа, перед хранилищем декораций «Опера-Комик». Отсюда до улицы Сент-Огюстен было рукой подать. Виктор сомневался, что сможет застать птичку в гнездышке, и был приятно удивлен, когда субретка, присев в реверансе, впустила его в переднюю. Эдокси не заставила себя ждать и появилась в пурпурном домашнем платье из полушелкового фая. Лицо ее выражало озабоченность, но при виде Виктора черты его расслабились.

– Мой горячо любимый книготорговец… Вы отыскали меня, изменник. Ваш приход, можно сказать, пришелся очень кстати, ведь я стою на краю пропасти, она манит меня, и только смелый, молодой и, по возможности, привлекательный мужчина избавит меня от кошмара, который засосал, точно болото!

– Репетируете пьесу, призванную посоперничать с драмами, вознесшими на пик славы Сару Бернар?

– Смейтесь, изверг, смейтесь. Но что это мы здесь стоим? В передней душно, а эта идиотка Сидони даже не проветрила.

Он прошел за ней в гостиную, выдержанную в двух тонах, плотно заставленную мебелью и всевозможными безделушками. Голубой диван, белое пианино, синие кресла, гипсовые ангелочки, две круглые лампы из опалового стекла и бирюзовые ковры с восточным орнаментом. Окна были забраны витражами, на стенах висели овальные зеркала и непристойного содержания гравюры, а последние островки свободного пространства занимали экзотические растения. В приоткрытую дверь виднелась кровать с балдахином в духе Генриха III и печка, выложенная делфтским кафелем.

Эдокси села на диван, похлопала рядом с собой по сиденью и подмигнула визитеру, который тоже нехотя сел. Хотя Легри старался выдерживать дистанцию, женщина исхитрилась незаметно придвинуться к нему, чтобы их тела соприкасались.

– Ах, мой дорогой книготорговец, время летит слишком быстро, вот я и перевалила за гребень моего земного существования и превратилась в брошенную всеми старуху, обреченную кружить голову всяким престарелым олухам, чтобы иметь возможность заплатить за эту убогую квартиру. И как раз прошлой ночью со мной случилось пренеприятное событие. Господин, с которым я до этого делила ложе, после моего ухода отправился в мир иной. Вжик – его убили стрелой, как во времена Робин Гуда. И не успела я вернуться сюда, как выяснилось, что куда-то подевалась моя сережка.

– Эта?

Держа колечко с подвеской большим и указательным пальцами, Виктор немного отодвинулся, рискуя свалиться с дивана. Эдокси опешила, потянулась к нему, схватила сережку и радостно выпрямилась. Избавившись от ее напора, Виктор расположился поудобнее.

– Это невообразимо! Каким чудом вам удалось?..

– Это моя маленькая тайна. Не волнуйтесь, тот, у кого оказалось это вещественное доказательство, вас не потревожит, я лично за этим прослежу. Полиция тоже ничего не узнает о том, что вы были в «Отеле Трокадеро».

– На кону была моя репутация, но вы ее спасли. Как такая развалина, как я, может выразить вам свою признательность?

Она поправила вырез платья, чтобы явить взору Виктора весьма аппетитную грудь, вновь села рядом и обвила его руками.

– Экий грубиян, я называю себя развалиной, а вы даже не возражаете, хотя я пока лишь приближаюсь к тридцатилетнему рубежу.

Быстрый подсчет позволил Виктору прибавить к возрасту дамы еще дюжину лет. На лице, упорно тянувшемуся к нему, виднелись морщины, сгладить которые макияж уже не мог.

Прельщенный нежностями той, которая более десяти лет преследовала его своими домогательствами, Виктор немного пожурил себя, хотя и без особой убежденности.

– Помнишь, шалунишка, наши первые встречи в «Паспарту»? Тогда ты предпочитал меня, а не свою рыжую художницу. Ох уж эта власть рыжих… Со мной ты провел бы немало горячих ночей, а может, даже жарких!

Виктор отбил натиск экс-танцовщицы канкана, встал, подошел к окну и приоткрыл его.

– Вам не кажется, что этот зной нас уже измучил?

– Ваш грубый отказ меня не обманет, я почувствовала, что вы были вот-вот готовы уступить. Идиотские представления о чести и пуританское воспитание – ваши злейшие враги, если бы не они, мы с тобой давным-давно стали бы любовниками.

Эдокси разочарованно вздохнула, но вся ее печаль, мнимая или настоящая, рассеялась в одно мгновение.

– Я решительно родилась под счастливой звездой! – весело воскликнула она. – Энтони Форестер не станет причиной моего падения!

Но тут лицо ее помрачнело.

– Только бы он меня не погубил!

– Но его гибель, похоже, вас не особо тронула.

– Я познакомилась с ним только вчера. Разве моя вина, что его укокошили?

– Кстати, в поведении Форестера было что-то такое, что могло бы объяснить его внезапную смерть?

Она вскочила и подбежала к нему, обмахиваясь веером.

– Опять начал, шельмец! – прошептала она. – Ты выдержал паузу, но я предвидела, что в обмен на этот жест доброй воли ты в конце концов попытаешься вытянуть из меня сведения. Сначала детектив, потом все остальное. Следователь убивает в тебе человека. Жаль!

Он прикурил сигарету, чтобы напустить на себя безразличный вид. Она отпрянула, не скрывая отвращения.

– Фу, какой мерзкий запах!

– Что он вам рассказал?

– Ничего особенного. Он был флотским капитаном, увы, не пиратом Карибского моря и не охотником на китов. Скучный, как блюдо с репой, тип. Командовал торговым судном «Эсмеральда» и кичился, что в мае 1899 года, если мне не изменяет память, о нем писала лондонская «Таймс». Постельные признания, призванные вознести до небес этого хвастуна, который как мужчина оставлял желать лучшего. К тому же скупердяй. Я раскрутила его на хороший ужин в «Максиме», если бы не это, он заставил бы меня подохнуть с голоду. Это моя злая судьба – вечно голодать, вечно испытывать жажду любви. Но самое страшное в том, что я закончу свою жизнь в полном одиночестве, брошенная мужчинами, ради которых мне довелось пожертвовать всем, даже самым дорогим!