медлительности, заставляющей взвешивать каждое свое действие. Есть немало дураков, которым подобные рассуждения как бальзам на душу; так пускай радуются.

Она ощущает волну прохладного воздуха, как бывает при каждом визите профессора: значит, дверь открылась. Но она не оглядывается, даже не отрывает глаз от экрана. Гасит предпоследнюю сигарету: в помещении висит густое облако дыма. Затем происходит нечто невероятное: к Лауре кто-то прикасается. Перед девушкой стоит полицейский. Он смотрит на нее, изумленный даже больше, чем она. Он заговаривает с ней, а его коллеги обыскивают контейнер, хотя он весь на виду.

«Значит, послания дошли», – думает Лаура. Не выключая музыку, она произносит, возможно слишком громко, едва не переходя на крик: «Одну минутку. Мне надо закончить работу».

Третья сторона медали

Лаура ест все. Мы наливаем ей воды, и она говорит: «Спасибо». Показывает на блюдо с овощным рагу и спрашивает: «А еще есть?», и я бегу на кухню.

Даниэле принял ее хорошо, хотя ему было не по себе. Этим вечером мы рано ушли спать, но лежали без сна и молча глядели в потолок. Дом был погружен в тишину, но от чужого присутствия в нем повисло напряжение. Наконец я сказала: «Как-никак она моя дочь». Звучит странно, словно первый человек, кого я должна в этом убедить, – я сама. Он протянул руку, нашел мою и сжал, словно говоря: все в порядке, она здесь, держись. Случившееся застало его врасплох, но он не сдается.

Это как выигрыш в лотерею, только наоборот. Я потеряла восьмилетнюю девочку, а вернули мне ее двадцатидвухлетней. Переступив порог, она спросила: «Можно войти?» Мы посмотрели в глаза друг другу – и перед нами открылись целые миры. Ее мир я узнала сразу. А затем потеряла сознание.

Психолог говорит: «Нужно время».

После четырнадцати лет нужно еще время.

* * *

Соседи настороженно следят за нами: еще бы, в доме вдруг появилась какая-то девица. Приходится выдумывать фантастические истории. И соблюдать правила конспирации: на людях Лаура должна называть меня тетей. Не стоит привлекать к себе лишнее внимание.

Когда она начала рассказывать, Даниэле сверлил меня уничтожающим взглядом своих по-детски распахнутых глаз: «Так значит… Так значит…» Да. У меня был от него секрет: мою дочь похитили. «И все эти годы…» Мне так и не хватило мужества рассказать ему. Это был мой способ обрести забвение, найти силы, чтобы жить дальше. Когда мы познакомились, была только я, со своим грузом на душе, с лицом, обдуваемым шквальным ветром, оставляющем на нем невидимые шрамы. Он не знал, что я двигалась по краю гигантского кратера. Мы часто говорили о том, не завести ли нам ребенка, хотя в наши годы это было рискованно. Я пыталась отшутиться: «Давай лучше наслаждаться жизнью. Дети – это столько хлопот!» И тут же начинала планировать путешествие – в Индию, в Америку, в Африку, на Марс, куда угодно, – лишь бы уйти от этой темы. А биологические часы продолжали тикать. «У наших друзей дети-подростки, с которыми у них куча проблем», – твердила я ему, хотя при этом возникало ощущение, что я падаю и мне не за что ухватиться.

Иногда я видела, что он сидит за компьютером и изучает банковское приложение. Он смотрел на сумму, вырученную от продажи пентхауса на бульваре Венеции, в двух шагах от метро. Казалось, он спрашивает себя: «На что бы потратить эти деньги?» Днем, когда мы прогуливались по улице, я замечала, как он меняется в лице, увидев малыша с тридцатилетним папашей, и тут привлекала его внимание к какой-нибудь роскошной витрине. А однажды вечером к нам в дверь постучали. Пришла Лаура.

Когда-то он подобрал меня. Каждое утро, спустившись на лифте на первый этаж, он видел меня там в голубом халате клининговой фирмы, с ведром и тряпкой. «Добрый день», – говорил он. «Добрый день», – отвечала я. В те дни мне с трудом удавалось держаться на ногах. Я стыдилась похмелья; поэтому, проснувшись, выжимала сок из лимона, добавляла чайную ложку соли и полчашки кофе. Плюс тридцать капель валиума. Отработав свои часы, я возвращалась к бутылке, в крошечную квартирку на виа Гракки. Ванная, кухонный уголок. И кровать, в которую я часто укладывалась с разными типами, и красивыми, и уродливыми – это не имело значения, лишь бы мне становилось веселее. А потом мы занимались тем, чем должны были заниматься.

Нелегко смотреться в зеркало, если тебе уже под сорок, а ты мстишь жизни, постепенно уничтожая себя, и не ведаешь ни других наслаждений, ни другой цели. Ты испытываешь боль, но назло себе делаешь так, чтобы стало еще больнее. Смотришь на свое отражение и говоришь ему: «Ну, и до чего мы дойдем?» Жизнь убивает тебя, и ты хочешь, чтобы она агонизировала вместе с тобой, прямо и честно. «Прикончи меня, если тебе хватит смелости. Но ты должна сделать это сама». После приступов безудержных рыданий появляются царапины и ожоги. Твой настоящий враг – это слезы; ты словно уступаешь им территорию. Но если это случается, верх берет ярость, а все остальное довершают алкоголь и наркотики. Утром ты просыпаешься будто после битвы: в комнате разгром, тело – один сплошной синяк. Ты не можешь вспомнить, как подушка оказалась на другом конце кровати, без наволочки. Но ты еще жива. Подойди к зеркалу и скажи себе это в лицо, пусть там всего лишь картинка. В умывальник падают темные капли. Тональный крем – штука полезная, но он не всегда творит чудеса. «Добрый день», – однажды утром говорит Даниэле. «Добрый день», – отвечаю я, наклонившись над шваброй, спрятавшись за темными очками. Услышав шаги сзади, я чую подвох. В итоге мне все же приходится поднять лицо. Он молчит: моя припухшая губа говорит за нас обоих. И моя дрожь. Молчание нависло над нами, как этот многоэтажный дом. Его первые слова: «Нельзя допускать, чтобы с вами так обращались». Я проклинаю себя, но ничего не могу поделать: слезы льются ручьем. А я стою в неприличной позе, со шваброй в руках.

Милан я выбрала случайно и с тем же успехом могла оказаться где-то еще. Так же, как Марко. Исчезновение дочери – это мясорубка, в которой с идеальных любовников маска слезает вместе с кожей: то, что держалось на соплях, неизбежно развалится. Однажды вечером, пять лет назад, Даниэле сидел у телевизора и ждал меня, чтобы вместе посмотреть очередную серию какого-то сериала. Я опустилась на диван рядом с ним. Мой бывший муж погиб в аварии. Я ничего ему не сказала. Это известие дошло до меня самым