что мне снился Исаак из Йорка, ростовщик-страдалец из «Айвенго». Истолковать сон было несложно: Исаак олицетворял мою тревогу насчет вопроса, который я так и не решилась задать Лиаму по дороге домой. Способны ли они вообще распознать еврейку, гадала я, не открывая глаз. Или думают, что евреи похожи на карикатурных персонажей с крючковатыми носами, которых рисуют в шаржах? Джейн вряд ли видела хоть одного вблизи. Но вот Генри. Возможно ли, работая в лондонском банке в 1815 году, ни разу…

Впрочем, у меня были куда более насущные проблемы. Еще вчера знакомство с Джейн казалось огромным прорывом, сегодня же я осознала, сколько препятствий у нас еще впереди. Нужно было придумать повод, чтобы попасть в Чотон — и не просто получить приглашение в гости, но пробраться в саму спальню сестер, где, вероятнее всего, хранились их письма и «Уотсоны». Завоевать доверие Джейн и сблизиться с ней настолько, чтобы она сама поведала нам подробности о своей болезни. Однако было ясно, что она, в отличие от брата, не подпускает к себе людей так быстро и просто и ей не нужно, как ему, обхаживать их из соображений предпринимательского толка. Как нам ей понравиться? Чем я могу ее заинтересовать? Мое фанатское обожание только отпугнет ее. Я знаю о том, что ждет ее в будущем, о ее посмертной славе — но какой от этого прок, если я не могу воспользоваться этим знанием?

Вероятно, пригодиться мне может понимание ее в целом. Джейн Остен я любила вовсе не за матримониальные сюжеты; даже будучи юной и более впечатлительной, поиски мужа в ее романах я воспринимала как макгаффин[19] или как минимум метафору. Я всегда подозревала, что именно такой смысл она в это и закладывала. Многие в моем мире считают странным, даже трагичным, что женщина, писавшая столь эмоциональные любовные истории с хорошим концом, сама так и не обрела любовь, — но я думаю иначе.

Во-первых, она была гениальна: горела желанием творить бессмертные произведения искусства, а не выстраивать домашнюю идиллию для мужа и детей. Во-вторых, она описывала мир, который знала и который был близок ее читателям. Матримониальный сюжет интересен преимущественно тем, как он высвечивает суть ее персонажей и то, что они открывают в себе на пути к алтарю. Она задается куда более масштабными вопросами: как отличить хороших людей от честных с виду пустословов; какова цена благопристойной жизни; что значит быть умной женщиной в мире, в котором женщине негде применить свой интеллект. Если я сумею вывести беседу на обсуждение ее книг и убедить ее, что все это понимаю, может быть, тогда она увидит, что я не такая, как все, и мне не придется похищать «Уотсонов». Возможно, она сама отдаст мне рукопись.

Меня снедало любопытство насчет этой книги — что за откровения в ней содержались, если Джейн Остен решила ее уничтожить?

В первых пяти главах (в моем мире уцелели только они) рассказывается история девятнадцатилетней Эммы Уотсон, воспитанницы богатых и любящих тетушки и дядюшки, которая выросла в зажиточном комфорте и с надеждами на солидное наследство. Когда открывается действие, ее дядюшка уже мертв, тетушка неудачно выходит замуж, Эмму выставляют из дома без гроша в кармане, и она вынужденно возвращается к братьям и сестрам, которых едва помнит, и доброму, но угасающему отцу, чья неминуемая смерть впоследствии ухудшит и без того шаткое финансовое положение четырех незамужних девушек.

Вопрос, почему Джейн Остен так и не закончила «Уотсонов», терзал ученых на протяжении многих лет. Джеймс-Эдвард Остен, ее племянник, в преклонном возрасте написавший первую биографию тетки, по-снобски предполагал, что та ошибочно выбрала в герои романа людей слишком низкого происхождения. Другие настаивали на том, что описанные классовые и денежные проблемы слишком остро стояли и в ее собственной жизни, оттого она и забросила работу над книгой. Но я никогда в это не верила, даже до того, как обнаружилось письмо к Энн Шарп. «Чувство и чувствительность» начинается со столь же безрадостного рассказа о семье, оставшейся без наследства и скатившейся по экономической лестнице; не знай мы, что у романа хороший конец, воспринимали бы его совсем иначе.

— Мисс Рейвенсвуд, какая радость, сестра мистера Остена гостит в городе! — сообщила мне миссис Тилсон, когда я приехала к ней с визитом чуть позже тем же утром.

— Да. Я побывала вчера в доме номер двадцать три вместе с братом — поэтому и пропустила вчера ваш визит — и там имела удовольствие с нею познакомиться.

— Так вы видели мистера Остена? Мистер Тилсон говорит, что он очень болен и не появлялся в банке уже несколько дней.

— Мой брат печется о его здоровье и заехал к нему, чтобы осведомиться о его самочувствии.

— И?

— И там мы имели честь познакомиться с мисс Остен.

— О, она прелесть что за создание! Но что же мистер Остен? Он действительно так плох?

Я поколебалась.

— Мой брат считает, что его ждет полное выздоровление.

— Бедняжка, на его долю и так выпало достаточно страданий. Потеря супруги…

— Да, очень печально. — Пока я пыталась придумать, как бы вернуть беседу к сестре Генри, все разрешилось само собой: вошел слуга и объявил, что она уже здесь.

Тем утром Лиам решил еще раз повидать Генри, и я доехала с ним до Ханс-плейс, но сама отправилась в соседний дом, к миссис Тилсон, которой я задолжала визит. К еще одной встрече с Джейн я была не готова. Несмотря на то что именно за этим я и явилась в 1815 год, справиться с эмоциями было трудно; мне нужно было переварить этот опыт, может, придумать пару-тройку уместных тем, чтобы с непринужденным видом завести беседу при нашей следующей встрече. Следовало ожидать, что она может заглянуть к миссис Тилсон, но я об этом не подумала.

На Джейн было то же голубое платье, что и вчера, на лице играла теплая улыбка, которая угасла, когда она вошла в комнату и поняла, что миссис Тилсон не одна. Я ей не нравлюсь, обескураженно поняла я. Да и с чего бы?

— Дорогая Джейн! — Миссис Тилсон поднялась, взяла ее руки в свои и расцеловала в обе щеки. — Как ваш брат? Надеюсь, сегодня ему лучше.

Так и не выпустив рук миссис Тилсон, Джейн ответила — но не сразу:

— Говорит, что поедет в банк, но из дома пока не вышел. Передает наилучшие пожелания. — Она бросила на меня взгляд в знак приветствия.

— Мисс Рейвенсвуд говорит, что ее брат убежден: Генри вскорости поправится.

Джейн удостоила меня еще одним взглядом.

— Неужели? Воистину это отрадно.

— Я не уверена, что он сказал именно «вскорости». — Поправлять ее казалось мне мелочным, но на кону была врачебная репутация Лиама. — Он уверен,