Да, мы говорили о делах, почему бы и не поговорить? Но не только о них... Не знаю, до чего бы мы договорились, если бы нашу беседу не нарушил телефонный звонок. Звонил месье Дэсплен. Поневоле подумалось, что от окончательного морального падения меня оберегает какая-то высшая сила, действующая под видом совершенно не связанных с моими чувствами случайных событий.

Месье Дэсплен — даже по голосу чувствовалось, что этот респектабельный нотариус утратил свое обычное хладнокровие — настоятельно просил меня прибыть на несколько часов в Монтийи. К сожалению, это не телефонный разговор, поэтому он, Дэсплен, может лишь сказать, что речь идет о той самой, запертой комнате в доме. Он, Дэсплен, рассчитывал, что я пробуду в Трувиле, как и говорила, дня два, а поскольку задерживаюсь, он вынужден меня поторопить. Ведь дела по передаче мне наследства так и не завершены окончательно, тогда было несколько препятствующих этому моментов, а теперь возникло большое осложнение, как раз связанное с запертой комнатой. Под окном комнаты стал выть пес, что весьма нервирует людей из конюшен, а совсем недалеко в доме какие-то звуки слышались, а главное, он, Дэсплен, готовясь передать мне все имущество целиком, с прискорбием обнаружил отсутствие весьма ценной старинной шкатулки с еще более ценным содержимым, которое он при инвентаризации видел собственными глазами, а теперь не видит. Завтра предполагается вскрыть подозрительную комнату, для чего вызваны специальные слесаря, учитывая прочность двери и замков, и очень желательно, чтобы я, наследница, при этом вскрытии присутствовала лично. Так он полагает.

Я не стала подвергать сомнению решение опытного судейского — безусловно, в таких случаях обязан присутствовать главный наследник, и пообещала к десяти приехать. Телефонный разговор слышал Гастон и позволил себе тактично поинтересоваться, чего от меня хочет сутяга. Я ему все рассказала.

— Мадам графиня должна ехать, — не сомневался Гастон. — Вы не против, если я буду вас сопровождать? Может, и помощь смогу какую-нибудь оказать, ну хотя бы при взламывании двери.

Я ждала с его стороны такого предложения, но согласилась сдержанно; не запрыгала от радости, не захлопала в ладоши, а как положено хорошо воспитанной девице из благородной фамилии, с многочисленными оговорками — а располагает ли месье Монпесак временем, а не злоупотребляю ли я его хорошим отношением ко мне и пр. — и милостиво выразила свое согласие. В прежние времена такое бы совершенно исключалось. Боже, только теперь осознаю, каким же множеством общественных пут и предрассудков были мы облеплены, наподобие тоже, как оказалось, совершенно излишних нижних юбок, которые лишь сковывали движения. Насколько женщины в этом веке свободнее в своих действиях.

Отбросив ненужные в данном случае теоретические рассуждения, я поспешила вызвать Романа и сообщила ему о завтрашней поездке в Монтийи.

— Раз вы договорились быть там к десяти, надо выехать в половине восьмого, — подумав, сказал Роман. — В Париже мадам графиня собирается куда-то заезжать?

— Нет, разве что позднее, после встречи с месье Дэспленом. А так мы прямиком едем в Монтийи. Так что если месье Монпесак рассчитывает на Париж и его не устраивает...

— Меня устраивает абсолютно все, чего бы ни пожелала госпожа графиня, — галантно ответил Гастон де Монпесак, не упустив возможности уже в который раз поцеловать мне ручку. И опять блаженство разлилось по всем моим членам.

Тут подошло время обеда, появился постылый Арман, следом за ним подтянулись Эва с Шарлем. Эва уже полностью освоила свою роль наперсницы, охраняющей меня от приставаний нежелательного поклонника, и делала все от нее зависящее, чтобы отравить последнему жизнь. Я на ухо рассказала ей о нашей завтрашней поездке в Монтийи, и она посоветовала не говорить Арману о ней, причем задержаться в тех краях подольше, раз уж я еду с милым мне Гастоном.

На следующее утро мы выехали ровно в половине восьмого утра, что для меня не представляло никакого труда, ибо в предыдущей своей жизни я привыкла вставать рано.

При более внимательном осмотре дверь запертой комнаты, которой мы в прошлый раз не придали значения, оказалась исключительной толщины и прочности. Причем была заперта на два чрезвычайно сложных замка — совершенно исключительное явление, остальные замки в доме были совсем простенькие, а большинство дверей и вовсе были их лишены.

Всех удивляло — зачем такие прочные замки в помещении буфетной. Пожалуй, мне одной это не представлялось странным. Ведь у хорошей хозяйки, кроме буфетной, где хранились обычные продукты, было и особое помещение для так называемых колониальных товаров, стоивших в мое время немалых денег.

К ним относились, кроме сахара и пряностей, кофе, чай, некоторые редкие бакалейные товары, а также особоценные изделия местных мастериц, вроде сухого киевского варенья и всевозможных наливок-настоек. Эти продукты экономка имела обыкновение оберегать с особой тщательностью. В моем доме, правда, не было необходимости в таких мерах предосторожности, ибо в прислуге я была уверена, но в окружении прадеда, возможно, были не только честные слуги. К тому же в таких запертых помещениях держали обычно и наиболее ценное из фамильного столового серебра. Перечисленные предметы могли бы соблазнить не одного из нечистых на руку дворовых или их бесчисленных родичей, кумовьев и приятелей, обычно сшивающихся в барском доме.

Прибывший по вызову поверенного слесарь уже приступил ко взлому замков, а месье Дэсплен, отозвав нас с Гастоном в сторонку, стал рассказывать о том, о чем умолчал в телефонном разговоре. Сначала о шкатулке, которой вдруг не оказалось при вторичном осмотре имущества. Оказывается, в ней хранились старинные дуэльные пистолеты, чуть ли не двухсотлетней давности, огромной ценности. И не только потому, что представляли собой изумительные по мастерству произведения искусства: они еще были украшены драгоценными камнями большой ценности, алмазами и рубинами. Он, месье Дэсплен, увидев их впервые, даже подумал, что столь редкие в наше время камни имеет смысл извлечь из этих «памятников старины», как он выразился, и использовать просто как ювелирные украшения, однако специалист-эксперт раскрыл ему глаза: выколупать камешки из старинных пистолетов — недопустимое варварство, да и камни, вставленные на свое место, вкупе с изделием гораздо дороже стоят, чем сами по себе. Но это так, к слову. В общем, шкатулка с драгоценными пистолетами, внесенная в инвентарную опись, хранилась в кабинете покойного прадедушки, прошлый раз нотариус ею любовался, а тут вдруг ее не оказалось.

Что касается меня, то, обходя тогда в первый раз вместе с поверенным огромный дом, собственно дворец, я не обратила особого внимания на пистолеты, а в ответ на деликатный вопрос месье Дэсплена, не прихватила ли я их случайно с собой, соблазненная красотой старинных камней, безо всякой обиды честно ответила — нет, пистолеты я не забрала, вообще ничего тогда из дома не взяла, а если мне и хотелось что увезти с собой в Трувиль, так это уж скорей огромный и совершенно прелестный веер прабабки, тоже наверняка старинный и очень ценный, потому что он мне страшно понравился, да и жара стояла во Франции невыносимая. Но и его я не взяла, только подумала.