Телман протянул ему монету и взял газету. Его интересовали не результаты выборов, а последние новости об анархистах. Ускорив шаг, инспектор вернулся мыслями к своей проблеме. Ему доставило бы немалое удовлетворение, если б он смог выяснить, почему Эдинетт совершил убийство. Тогда он сделал бы все, чтобы об этом узнали все лондонцы, желают они того или нет. Сэмюэлю было не привыкать отслеживать перемещения людей, но до сих пор он занимался этим в пределах своих должностных полномочий. Теперь же совсем другое дело. Ему придется прибегнуть к услугам тех, кому он сам оказал услуги в прошлом, а также, возможно, тех, кому вынужден будет оказать их в будущем.

Инспектор решил начать с самого очевидного – со знакомых кэбменов. Вероятность того, что Эдинетт, не имевший собственного экипажа, нанимал кэб, была велика, как и вероятность того, что он нанимал один и тот же экипаж неоднократно. Если же он ездил на омнибусе или тем более пользовался подземкой, шансы узнать о его передвижениях приближались к нулю.

У первых двух попавшихся полицейскому кэбменов узнать ничего не удалось, а третий лишь показал пальцем в сторону других своих коллег.

Было уже половина десятого. От усталости у инспектора ныли ноги, и он злился на себя за то, что поддался минутному порыву, когда разговаривал с седьмым кэбменом – маленьким, седым, непрерывно покашливавшим человеком. Он напомнил Телману его отца, который в течение дня трудился носильщиком на рыбном рынке Биллингсгейт, а затем еще полночи, в любую погоду, возил пассажиров в кэбе, чтобы прокормить свою семью и обеспечить им крышу над головой. Возможно, поэтому Сэмюэль старался говорить с этим возницей как можно более вежливо.

– У вас есть немного времени? – спросил он для начала.

– Хотите куда-нибудь поехать? – вопросом на вопрос ответил кэбмен.

– Никуда конкретно, – сказал Телман. – Мне нужна кое-какая информация, которая поможет выручить друга из беды. И я голоден.

Есть он не хотел, но это был весьма тактичный предлог.

– Вы уделите мне десять минут? – попросил инспектор. – Мы могли бы пойти выпить по бокалу эля и закусить его горячими пирогами.

– Сегодня неудачный день, и я не могу позволить себе горячий пирог, – вздохнул извозчик.

– Мне нужна ваша помощь, а не деньги, – возразил Сэмюэль.

Особой надежды узнать у этого человека что-то полезное не было, но перед мысленным взором полицейского все еще стоял отец, и ему захотелось отдать дань прошлому и просто накормить этого человека.

Кэбмен пожал плечами.

– Как вам будет угодно.

Он привязал свою лошадь к коновязи, последовал за Телманом в направлении ближайшего уличного торговца и безропотно принял пирог.

– Так что вы хотите узнать? – спросил возница.

– Вы часто ездите по Мачмонт-стрит?

– Да. А что?

Сэмюэль захватил с собой фотографию Эдинетта, оставшуюся у него после завершения расследования, вытащил ее из кармана и показал кэбмену.

– Вам не доводилось возить этого человека?

Старый извозчик, сощурившись, всмотрелся в снимок.

– Это тот самый парень, который убил человека, выкапывавшего древние горшки и все такое?

– Да.

– Вы полицейский?

– Да, но сейчас я не на службе. Мне нужно помочь другу. Я не имею права заставить вас что-либо рассказывать мне, и никто не будет вас ни о чем спрашивать. Это не официальное расследование, и меня выгонят с работы, если узнают, что я этим занимаюсь.

Кэбмен посмотрел на инспектора с интересом.

– Почему же вы тогда занимаетесь этим?

– Я уже сказал вам: мой друг попал в беду, – отрезал Телман.

Возница взглянул на него искоса, подняв брови.

– Стало быть, если я помогу вам, вы поможете мне… когда будете на службе, так?

– Могу помочь, – согласился Сэмюэль. – Зависит от того, поможете ли вы мне.

– Я возил его три-четыре раза. Бравый джентльмен – отставной военный или какая-нибудь шишка. Всегда ходил прямо, с высоко поднятой головой. Но довольно вежливый. Давал хорошие чаевые.

– Где он к вам садился?

– В разных местах. Обычно там, на западе, где много клубов для джентльменов.

– А что это за клубы? Помните их адреса?

Телман сам не понимал, зачем задавал эти вопросы. Даже если б он узнал названия клубов, какой в этом был бы прок? Он все равно не смог бы проникнуть в них, чтобы выяснить, с кем общался Эдинетт. А если б и выяснил, это опять же ничего не значило бы. Но по крайней мере, он сможет сказать Грейси, что пытался хоть что-то сделать.

– Точно не помню. Название одного из них, у которого я никогда раньше не был, имеет какое-то отношение к Франции, – рассказал возница. – Точнее, к Парижу. Какой-то год, насколько я помню.

Инспектор посмотрел на него с недоумением.

– Год? Что вы имеете в виду?

– Тысяча семьсот… – Кэбмен почесал голову, приподняв шляпу. – Тысяча семьсот восемьдесят девятый, точно.

– Где-нибудь еще?

– Я съел бы еще один пирог.

Телман купил извозчику второй пирог только из сочувствия. Его информация была бесполезной.

– Еще около редакции газеты, – продолжил кэбмен, съев половину пирога. – Той, что всегда пишет о реформах и всяком таком. Он вышел оттуда вместе с мистером Дисмором, ее владельцем. Я его знаю, потому что видел фотографию в газетах.

Ничего удивительного. Сэмюэль знал, что Эдинетт был знаком с Торольдом Дисмором.

Возница нахмурился, и его лицо поморщилось.

– Мне тогда еще показалось странным, что такому джентльмену зачем-то понадобилось ехать в Спиталфилдс, на Кливленд-стрит, что неподалеку от Майл-Энд-роуд, – добавил он. – Он был взволнован, словно сделал какое-то чудесное открытие. Но можете мне поверить, ни в Спиталфилдсе, ни в Уайтчепеле, ни на Майл-Энд-роуд нет ничего чудесного.

Телман в изумлении смотрел на него.

– Вы возили его на Кливленд-стрит?

– Да, дважды.

– Когда?

– Как раз перед тем, как он приезжал к этому мистеру Дисмору, владельцу газеты. Выглядел он очень взволнованным. А потом через день или два убил этого парня. Странно, не правда ли?

– Благодарю вас, – произнес инспектор с неожиданным для себя искренним чувством. – Разрешите угостить вас элем.

– Не возражаю, с удовольствием.

На Хенигл-стрит Питту жилось очень нелегко. И вовсе не потому, что Исаак и Лия Каранские не делали все, чтобы он чувствовал себя как можно комфортнее, насколько позволяли им их средства, или не проявляли к нему дружелюбия и доброжелательности во время их совместных трапез. Лия превосходно готовила, но ее кухня отличалась от той простой и обильной пищи, к которой он привык. Здесь можно было есть только в определенное время. У полицейского не было возможности выпить чашку чая, когда ему того хотелось, съесть бутерброд из домашнего хлеба с джемом или кусочек торта. Все это было очень непривычно. Вечерами он, утомленный, ложился спать, но расслабиться и отдохнуть ему не удавалось.