* * *

Через полгода сыграли свадьбу. А еще лет через двадцать Зиновий Григорьевич Купервассер со своей скрупулезной любовью к документам и финансовым отчетам стал главным бухгалтером крупного банка, и они таки поехали в Южную Африку посмотреть на настоящее сафари. Впрочем, львов, даже на свободе, Зяма все равно опасался и предпочитал жирафов.

В декабре к нам приехала родственница из Астрахани – Марта, дочка родной дедушкиной сестры Ривы. Тогда у нас еще была очень большая семья. После войны многие благодаря дедушке осели в Ленинграде. Все жили дружно, помогали друг другу, чем могли. Генштаб многочисленного клана находился на Воинова. И в радости, и в горе все шли туда.

Рива уехала учиться в Астрахань еще до войны и там жила у двух дальних тетушек-сестер, Розы Наумовны и Софьи Наумовны.

Дамы носили кофточки, заколотые высоко на горле драгоценными камеями, стыдливо краснели в поликлинике, когда им назначали анализы мочи и кала, в очередях их легко вытесняли местные хабалки. Соседи, правда, их не обижали, даже скорее жалели за неприспособленность и называли Наумовнами.

За Ривочкой, учившейся в Астраханском педагогическом институте, они присматривали охотно и отчитывались по телефону дедушке, которого немного побаивались.

Ривочка, попавшая под влияние слегка заплесневевших, но очень заботливых дамочек, немного скучала. Институт был, по традиции, сугубо женским. Недостаток тестостерона в воздухе мешал дышать, пухлую девичью грудь распирало от непонятного томления. Товарки пытались знакомить ее с друзьями своих приятелей с судоремонтного завода, но Ривочкино тело и еще больше душа не переносили бесцеремонных ухаживаний и щипков грубых мужланов. Синяки на теле заживали быстрее шрамов на сердце. Наумовны успокаивали, поили чаем и понимающе вздыхали.

Но однажды, поддавшись уговорам однокурсниц, она отправилась на танцы и приглянулась технологу местного завода резиново-технических изделий, человеку уважаемому и, по заводским меркам, можно сказать, даже интеллигентному.

Его уже корчило от вульгарных девиц, бесстыдно предлагающих принять участие в тестировании заводской продукции, а Ривочка только казалась мягкой, как ластик, а на поверку оказалась прочной и стойкой, как эбонит. Технолог ужасно старался произвести впечатление: слова тщательно фильтровал, записался в районную библиотеку, ходил на лекции о международном положении и даже пригласил Ривочку в астраханский драмтеатр на премьеру «Преступления и наказания».

Намерения он имел наисерьезнейшие. В своей семье, не обремененной образованием, он первым и единственным окончил техникум, и возможность породниться с будущей учительницей, да еще имеющей родственников в Ленинграде, привлекала его чрезвычайно. Мужик он был простой, без предрассудков, имя Ривы Липшиц его не смущало, а, наоборот, даже придавало их отношениям пикантности. Так что старался технолог изо всех своих резиновых сил. Представлен тетушкам был незамедлительно. Не то чтобы Наумовнам он понравился, но и возражать они не стали. Дедушке пока договорились не сообщать.

И вот теплыми летними сумерками технолог, одетый в светлый парусиновый костюм, провожал Ривочку до дому, до хаты. Вечер был томным, Ривочка теребила платочек и ворковала о творчестве Достоевского. Технолог рассеянно кивал – его больше интересовало, разрешит ли барышня приложиться к сахарным устам у загаженного кошками подъезда, или надо сначала попросить у тетушек ее драгоценной ручки? Путь к заветному подъезду пролегал мимо общежития железнодорожников. И в самый патетический момент, когда Рива закатывала глаза от жалости к Сонечке Мармеладовой, из окна второго этажа вылетел арбуз и с характерным хрустом раскололся о голову технолога. Гнилая красная жижа потекла по костюму, лицу и веером плеснулась на зазевавшуюся Риву.

Из того, что сказал потерявший лоск технолог, девушка поняла только предлоги «на» и «в». Остальные слова она, конечно, расслышала, но точное их значение было ей неизвестно. Впрочем, по ржанию высунувшихся из окна владельцев арбуза могла бы и догадаться. Ее светлое платье в горошек и непорочная душа были обляпаны мерзким соком и грязными словами.

Она метнулась домой, провожаемая улюлюканьем местных гопников.

Вы можете представить ужас тетушек, когда они увидели на пороге взъерошенную зареванную Риву в обляпанном кроваво-красными пятнами мятом платье и маячившего сзади технолога, молящего о пощаде?

Роза Наумовна схватилась за сердце, а более крепкая Софья Наумовна – за телефон, чтобы срочно звонить в Ленинград. Понимая, что звонок будет аидише джигиту Мише и он станет мстить за поруганную честь сестры, смывая позор, как и положено, настоящей кровью, технолог бросился на колени и тут же попросил руки обесчещенной арбузной кровью Ривы.

Предложение было незамедлительно принято, подробности сватовства от дедушки скрыты. Тетушки, правда, клятвам молодых так и не поверили, тем более что в положенный срок народилась у Ривы и технолога дочка Марточка. Видимо, в тот же вечер незадачливому жениху удалось вымолить прощение стандартным для всех влюбленных способом.

Внимание Розы Наумовны и Софьи Наумовны переключилось на воспитание Марточки, и история с арбузом потихоньку забылась. Лишь однажды она всплыла на свет, когда Рива с мужем, к тому времени уже старшим инженером, готовили свадьбу Марточки и категорически отказались украшать праздничный стол астраханскими арбузами. Аллергия оказалась сильнее времени.

* * *

Так вот, эта самая Марточка, дочка Ривы, приехала в Ленинград показать своему сыну и дедушкиному внучатому племяннику Витеньке культурную столицу и заодно познакомить с многочисленными братьями и сестрами.

В отличие от меня, довольно хулиганистого мальчишки, воспитанного на дедушкиных прибаутках и Гришкиных выходках, несмотря на тщетные попытки мамы и бабушки дите от них оградить, Витенька был мальчиком тихим и робким, слушался маму, ел кашу, говорил «спасибо» и «пожалуйста», учил стихи – словом, мечта, а не ребенок.

Были куплены билеты на различные новогодние елки, дабы развлечь провинциальных родственников. Те, видимо, тоже подготовились. Зная, что на елках за просто так подарка не получишь, Витенька выучил басню Крылова про ворону и лисицу. Читал он с выражением и удовольствием, не запинаясь и не забывая слов. Где надо – закатывал глаза, где надо – шаркал ножкой. Дамы млели. Я же ревниво затаился.

Кому понравится, когда тебе постоянно ставят в пример твоего сверстника? И басню-то Витенька без ошибок читает, и «спасибо»-то не забыл сказать, и кровать за собой убрал. Немного утешало, что дедушка с папой на все это смотрели с постными лицами и восторгались вяло и неубедительно.

Каждый день заходили гости, дальние и ближние родственники, соскучившиеся по Марточке, которую давно не видели. После дежурных объятий и поцелуев на середину комнаты ставился стул, и Витенька начинал свою декламацию о вороне, которую Бог осчастливил кусочком сыра. С десятого захода дедушка с папой стали на время выступления уходить на кухню и возвращаться не спешили. Пару дней спустя папа, открыв очередным знакомым дверь, уже просто оставался на лестнице, а дедушка не отзывался на обычные бабушкины просьбы. Взволнованная мама предложила посмотреть ему уши, он отказался, доверившись только папе, из мужской солидарности умолчавшему о ватных тампонах, которыми дедушка спасался от вездесущей вороны. Мамино терпение тоже было небезгранично: теперь она больше времени проводила на кухне и даже пыталась напевать, чтобы заглушить сладкий до приторности монолог лисицы. Бабушка держалась дольше всех, но тоже ретировалась, заклеванная доверчивой дурой вороной. И только Марта, казалось, ничего не замечала и каждый раз до слез умилялась, когда, сложив руки крендельком, Витек выводил рулады про шейку и глазки.