собирался подходить к концу.

Утро начиналось с того, что его, связанного по рукам и ногам, цепляли за крюк, приклёпанный к тросу, продетому в кольцо, торчащее в потолке огромного зала на втором этаже наркомовской дачи, и, подвесив вместо «груши», начинали методично избивать…

Кто?

Сначала один, похожий на шимпанзе земляк Цанавы, в отсутствие наркома считавшийся на даче главным: сутулый, широкоплечий, с волосатой грудью и простоватым, не обезображенным интеллектом лицом, на котором выделялись огромный нос, покрытый какими-то ужасными гнойниками, и впалые беспросветные глаза.

Звали его Акакием. Что в переводе с греческого языка означает — незлобивый.

По идее владелец такого имени должен был отличаться фантастическим дружелюбием, да не тут-то было!

Ярослав впервые на своём жизненном пути встретил человека, которому возможность издеваться над себе подобными доставляла столько удовольствия.

Обычно равнодушные (чтобы не сказать — безучастные) очи Акакия начинали сиять, жирные губы растягивались до неприличия в счастливой улыбке, обнажая полный рот с двумя рядами огромных клыков, готовых впиться в горло очередной жертве.

Плечов поклялся себе при первой же возможности порвать в клочья эту звериную пасть, но связанные конечности не давали ему возможности осуществить задуманное.

Затем к Акакию присоединились двое мужичков: маленьких, тщедушных и чрезвычайно шустрых. У них была «коронка» — разбегаться, вскакивать на табурет и, используя его вместо трамплина, со всей силы въезжать подошвами сапог в и без того основательно разбитую физиономию пленника.

Яра в мыслях называл своих мучителей «братьями-акробатами»…

И не раз вслух грозился переломать им все кости.

Но садисты лишь посмеивались…

* * *

В среду, 4 октября, по-быстрому отобедав, Фигина взяла за руку маленького Шурика, которого не с кем было оставить, и отправилась в больницу.

Фёдор Алексеевич спал — тихий час! — и, чтобы не терять времени даром, Ольга, как и обещала супругу, решила переговорить с Лычковским.

Тот был в ординаторской не один, а с коллегой, как догадалась женщина — старым другом и, по всей видимости, довольно высоким руководителем в системе здравоохранения республики.

Вдвоём они устроили что-то вроде мини-консилиума, всецело посвящённого состоянию здоровья одного-единственного пациента — профессора Фролушкина.

Последние фразы произносились уже в присутствии Ольги, но диковинные термины на латыни ей абсолютно ничего не говорили.

— Вы к кому? — эскулапы наконец соизволили обратить внимание на застывшую в дверях миловидную женщину.

— К доктору Лычковскому.

— По какому поводу?

— Я супруга Плечова. Ярослава Ивановича.

— Ивановича?

— Да…

— Значит, он соврал, утверждая, что является сыном моего друга Фролушкина?

— Не совсем. Яра — сирота и действительно считает профессора своим отцом.

— Вот как? Значит, эта прелесть с вами рядом — Федькин внук?

— Ну да…

— Как тебя зовут?

— Сурик! — сообщил сквозь редкие зубы малыш.

— А где твой папа?

— Не знаю.

— Разве он не вернулся ещё из Несвижа?

— Нет.

— Странно. Странно…

— Слава забежал на минутку. И сразу умчался с Лаврентием Фомичом, наркомом внутренних дел, — разъяснила ситуацию Фигина.

— Куда?

— Не знаю. Мне об этом не докладывали…

* * *

Каждое новое избиение заканчивалась тем, что Плечова снимали с «крючка» и, бросив на пол, обливали водой, которую палачи набирали в вёдра прямо из протекавшего неподалёку ручья.

Как только жертва начинала приходить в себя, «братья-акробаты» подсовывали под нос чистый лист бумаги: «Пиши!»

Отвечать не было сил, и Яра лишь отрицательно качал головой.

Ближе к вечеру неизменно появлялся Цанава. «Давай, братец, колись, на какую разведку работал?»

Результат от этого не менялся.

Понедельник, вторник, среда…

Сколько ещё он сможет продержаться?

* * *

В конце коридора, у распахнутых дверей в одну из палат Фигина издали заметила худощавого молодого человека в монашеском одеянии. Тот издавал громкие нечленораздельные звуки, смысл которых вряд ли мог разобрать даже самый проницательный человек на свете, включая Михаила Львовича, но доктор — на то он и доктор, чтобы понимать любые, даже самые заблудшие, человеческие души.

Извинившись перед своей спутницей, Лычковский бросился вперёд и, не медля, стал оказывать страждущему другу первую медпомощь.

Наконец тот открыл глаза и улыбнулся подоспевшей Оленьке:

— А, доченька… Родная… Как я рад тебя видеть, как рад!

— Здравствуйте, папа… Как вы?

— Жив — уже неплохо. А где Слава?

— Не знаю.

— С ним что-то стряслось?

— Да как вам сказать…

— Прямо, честно, откровенно.

— Последний раз я, как и вы, виделась с ним в прошлое воскресенье. Цанава отпустил Яру домой… Вроде как попрощаться.

— Плохо, доченька. Надо его найти.

— Но как? Тем более что мне запретили это делать…

— Кто?

— Супруг.

— На то они и запреты, чтобы их нарушать!

— Вероятно, вы правы. Но…

— Никаких «но»… Мне так много надо ему сказать! А жизненные силы — не бесконечны. Они быстро уходят, и вот-вот иссякнут совсем.

— Может, доверитесь мне?

— Боюсь, ничего у нас не получится.

— Это почему же?

— Мне, кажись, удалось разгадать тайну местонахождения золотых апостолов, но это предположение придётся ещё проверить. Вводить тебя в курс дела с самого начала — слишком утомительное и неблагодарное занятие. А Яра поймёт всё с полуслова.

— Жаль…

— Да не обижайся ты — на то нет никаких уважительных причин.

— А неуважительных?

— Тоже нет.

— Хорошо. Я попытаюсь его найти.

— Спасибо. А сейчас — уходи. Нельзя, чтобы ребёнок видел деда в таком плачевном состоянии.

— Держитесь, папа, — Ольга крепко сжала руку раненого и, чмокнув его в давно небритую щеку, направилась к двери.

Вслед ей раздался требовательный голос доктора:

— Я вас очень прошу: подождите меня в ординаторской!

— Хорошо.

А уже через несколько минут Михаил Львович нагрянул в кабинет и с ходу заявил:

— Надо срочно разыскать Ярослава. Боюсь, долго Федька не протянет…

* * *

Домой из центра Минска проще всего было добираться на трамвае — по новой линии до «Завода Ворошилова»[39], но Фигина решила не торопиться. Тем более что Санька тоже не противился пешей прогулке.

Однако насладиться сполна свежим воздухом матери и сыну так и не удалось, ибо вскоре их догнал неприметный парень — не старше тридцати, в длинном чёрном пальто с приподнятым воротником и широкополой шляпе.

— Простите, вы супруга товарища Плечова?

— Да… А вы кто?

— Его коллега.

— Где он? — Ольга схватила незнакомца за рукав пальто.

— Я вас хотел об этом спросить!

— Не знаю… Уже несколько дней от Яры нет никаких вестей!

— Ну, хотя бы из Несвижа он вернулся?

— Да. Ещё в воскресенье. Но в тот же день уехал куда-то вместе со своим приятелем — наркомом НКВД Цанавой. Больше его никто не видел…

— Спасибо. Вы мне очень помогли… Правда. Ему, надеюсь, тоже.

— Как вас зовут?

— Чуть раньше я