Кэролайнотступала до тех пор, пока не уперлась в письменный стол. Ей хотелось закричатьот радости. Такую радость обычно испытывают утопающие, когда впереди неожиданнопоявляется берег. Обойдя стол, Кэролайн подошла к креслу и, облегченновздохнув, опустилась в него, чувствуя, как к ней возвращаются обычноеспокойствие и ясность мысли.

Так, а теперьнеобходимо вспомнить, зачем она пригласила его... Документы на дом! Она должназабрать у него документы на свой дом.

Кэролайноткашлялась, собираясь объясниться с Феррингтоном, но так ничего и не сказала.Весь стол был буквально завален букетами цветов, и Кэролайн ничего кроме этихбукетов не видела. Ей казалось, что она попала в цветочную западню.

Феррингтонподошел к письменному столу, и над живой изгородью из цветов появилась егоголова.

— Кэролайн, яглубоко сожалею о недоразумении, которое произошло вчера между нами, — сказалон.

— В самом деле?

— Да, и надеюсь,что вы примите мои извинения.

Улыбнувшись, оннаклонился над цветами. Теперь его лицо находилось буквально на расстоянииладони от ее лица. Кэролайн посмотрела в его бездонные зеленые глаза и увиделав них свое отражение. Нет, у мужчины не должно быть таких красивых, длинныхресниц и морщинок, которые обычно появляются у людей, часто бывающих на солнцеили часто смеющихся...

Кэролайн такрезко поднялась с кресла, что чуть не опрокинула его. Однако, схватившисьруками за спинку, сумела его удержать. Отойдя от стола, она буквально уперласьв грудь мистера Феррингтона.

Он обнялКэролайн за талию и так сильно прижал ее к себе, что она чувствовала каждыйизгиб его тела. Наклонив голову, он посмотрел на нее серьезным пристальнымвзглядом.

Она сновауловила мятный запах пены для бритья. Он побрился. Специально для нее. Кэролайнпротянула руку (ей очень хотелось погладить его по щеке), но замерла наполпути. Нет, нельзя прикасаться к нему...

Повернув голову,Джеймс прижался губами к ее пальцам. Она слышала, как стучит его сердце.Слышала это так же ясно и отчетливо, как собственное сердцебиение. Его щека былагладкой и упругой, а губы мягкими. Кэролайн почувствовала, как по всему ее телупробежала дрожь, и у нее закружилась голова.

— Всю ночь и всеутро я думал только о тебе, — сказал Джеймс своим низким, с легкой хрипотцойголосом. — Кэролайн, я хочу, чтобы между нами не было никаких недомолвок. Давайвсе выясним раз и навсегда.

— Все выясним? —У Кэролайн задрожали колени, и, чтобы удержаться на ногах, она прижалась кнему.

Его глазапотемнели. Теперь они стали темно-зелеными, такой цвет обычно имеют мрачные игустые лесные заросли. Кэролайн знала, что глаза Джеймса потемнели отохватившего его желания, и почувствовала ответное влечение. Ее телооткликнулось на его призыв. Ей еще никогда не приходилось испытывать такогострастного, такого невероятного томления.

— Да, — сказалон. — Я хочу, чтобы у нас с вами завязались близкие... очень близкие отношения.

— Очень близкие,— словно эхо, шепотом повторила Кэролайн. «Он собирается поцеловать меня», —подумала она и подняла голову. Теперь его лицо было совсем близко. «Какзабавно! Я никогда не замечала, что у мужчин нижняя губа имеет такой красивый,невероятно чувственный изгиб. Ах, как она изящно вытягивается, как двигается»,— думала Кэролайн, глядя на него.

— Однако я нехочу, чтобы ты носила этот смешной чепец. Никогда больше не надевай его. В немты выглядишь довольно нелепо.

— Что? —Кэролайн удивленно заморгала.

— Я говорю отвоем чепце. Такое впечатление, что у тебя на голове сидит огромный паук. Я нехочу, чтобы ты носила его, — сказал Джеймс и, сорвав с ее головы чепец,отбросил его в сторону. Джеймс улыбнулся ей и, посмотрев на нее влюбленнымиглазами, добавил: — А теперь я буду целовать тебя. Страстно, пылко, неистово.

Однако Кэролайнуже оправилась от удивления и окончательно пришла в себя. Когда он наклонился кней, она нагнула голову и, выскользнув из-под его руки, освободилась из егообъятий. Уперев руки в бока и гневно постукивая ногой по полу, она воскликнула:

— Да кто вы, вконце концов, такой?! И кто вам дал право так себя вести?

Похоже, еегневная тирада его совершенно не задела. Лицо Джеймса оставалось невозмутимоспокойным. Он улыбнулся ей. Его глаза все еще были темными, полными огня.

— Я твойгосподин, твой повелитель. Я мужчина, которому не терпится заняться с тобойлюбовью. Да, я буду заниматься с тобой любовью до тех пор, пока ты не закричишьот наслаждения, пока не достигнешь вершины блаженства. А потом я снова овладеютобой.

Кэролайн слушалаего, чувствуя, как ее постепенно охватывает ужас и... жгучее желание.

— Высумасшедший! — крикнула она.

— Да, —согласился он, подходя к ней. — Если счастье может свести человека с ума, тоты, Кэролайн, сделала меня невероятно счастливым.

Кэролайнпопятилась. Она понимала, что если он снова обнимет ее, то она уже не сможетему противиться, и забежала за софу, едва не опрокинув вазу с цветами.

— О чем, чертвозьми, вы говорите?

— Я говорю отебе, — сказал Джеймс и тоже зашел за софу. Сейчас он был похож на охотника,преследующего добычу. Когда же Кэролайн выбежала из-за софы с противоположнойстороны, он остановился и, разведя руки в стороны, пояснил: — О нас.

— О нас?

Он засмеялсявесело и звонко.

— Да, о нас.Кэролайн, я еще никогда не испытывал подобных чувств. Это случилось со мнойвпервые, и теперь я понимаю, почему Самсон сдался Далиле, почему Парис похитилЕлену и что такого особенного Антоний увидел в Клеопатре.

Кэролайн прижалаладонь ко лбу. «Что он говорит? Нет, я, наверное, брежу», — подумала она. Вэтот момент Джеймс достал из кармана черный бархатный футляр. Ей показалось,что последние силы покинули ее и она сейчас просто упадет от изнеможения.

— Что это такое?— спросила Кэролайн, боясь услышать ответ.

— Это тебе, —сказал он и открыл футляр. В нем лежало великолепное жемчужное ожерелье. — Якупил этот жемчуг в Персии, у султана Обиджани, и берег для особого случая.

Кэролайн немогла оторвать взгляд от прекрасных нежно-кремовых жемчужин. Ей нравился именнотакой жемчуг. «Это ожерелье, наверное, стоит целое состояние», — подумала она.Кэролайн еще не видела такого блестящего и крупного жемчуга.

— Нет, я не могуэто взять, — покачав головой, сказала она и добавила, как-то уж совсемнерешительно: — Это будет неприлично.

— Я не могу себепредставить ничего более приличного, чем видеть, как этот жемчуг украшает твоюшею, — сказал Джеймс. — Согретый теплом твоего тела, он засияет особым,неповторимым блеском. Надень это ожерелье. Мне кажется, что жемчуг очень тебеидет.