Я стыдливо замолчала и просто начала запихивать в рот, все что было на подносе. Булочки, фрукты, вареные яйца. Наверняка это все просто выскочит из меня в скором времени, но сейчас нужно сделать все, чтобы не нагрубить матери, хотя очень хотелось. Я уже слышала все это. Еще когда первый раз они узнали, что я с Борисом. Мне пытались втолковать, что это за человек. Что с таким обыкновенного счастья не построишь. Что на волка всегда найдется волкодав. Что таким людям нельзя иметь семью. И я все это понимала, принимала, соглашалась, но имела всегда неоспоримую позицию. Борис не допустит ничего плохого. Никогда. И сейчас я буду нести в себе эту мысль как знамя. Что бы мама ни сказала.

— Ты была счастливым ребенком, но порой казалось, что находишься не здесь. Тебя всегда пугали и лес, и озеро, и горы. Ты до панических атак не хотела ступать на лесную тропу.

— Когда? — удивленно буркнула я, проглотив кусок апельсина.

— До шести лет. Но все закончилось в один миг, когда Ульяна над тобой посмеялась в открытую. Сказала, что ты никогда не сможешь стать взрослой, если будешь всего бояться. И знаешь, что ты сделала?

— Сбежала… — припомнила я жуткое темное место и как кричала и звала маму.

— Да, мы искали тебя два дня. Никогда не забуду, как ударила Ульяну за ее смех. Никогда не забуду тот ужас, который перекрывал доступ к кислороду, когда снова и снова мне говорили, что тебя не нашли. Огромный лес, дикие звери, маньяки… Я действительно не знала, что думать. Куда бежать. Мне казалось, что сейчас лягу и буду умирать вместе с тобой, но я держалась, потому что верила: моя умная девочка не поступит так со мной. Не бросит меня.

— Так что случилось?

— Ты вернулась сама. Забралась на какое-то дерево, посмотрела дорогу и вернулась. Ты поборола страхи и стала сорванцом. Никогда не забуду того высокомерия, с которым ты посмотрела на Ульяну. В тот момент, несмотря на ревность, ты была выше нее. И знаешь, я верю, что в Мире больше от тебя, чем от Бориса. Верю, что она перестанет бояться и сделает все, что нужно. Верю, что ты перестанешь жалеть себя.

Я отложила поднос, обняла маму как можно крепче, не веря себе. Но ее слова, рассказ, жесткий взгляд помогли лучше, чем грубый секс с Борисом. Ведь я действительно больше себя жалею, боюсь остаться без Миры, но совсем не думаю, каково ей. Страшно. Грустно. Больно. Почему до сих пор нам никто не дал поговорить с ней? Почему они так тянут?

Я вскочила с кровати, быстро приняла душ, заплела волосы в косу и собралась спуститься к Борису, но решила, что нужно кое-что сделать.

Постучала в комнату Ярослава. Мне открыла бледная Элеонора и тут же отошла на пару шагов.

— Я хотела извиниться. Мое поведение было неадекватным.

— По-твоему…

— И, если честно, мне плевать примешь ли ты их. Просто хочу сказать, что если твой сын действительно такая же жертва, то мне очень жаль. Но если ты и твой сын замешаны, то можешь быть уверена: мое нападение лишь малая часть того, что я сделаю с тобой. Просто хотела сказать…

Стало ли мне легче? Гораздо. Теперь я могла решать проблемы и не терять свое лицо. Именно с такой мыслью спустилась по лестнице как раз в тот момент, когда Маша открыла дверь курьеру обыкновенной компании доставки. Он вручил ей пухлый конверт, который она забрала, расписалась и унесла в сторону кабинета Бориса.

Глава 24

Я долго стояла на одном месте, слушала как Мария уносила почтовый пакет в кабинет к Борису, как аккуратно закрыла двери. Снова входит в холл и посмотрела на меня. Хотела что-то сказать, но передумала. Да и что тут скажешь, когда в доме такое горе. Она ретировалась, но перед самой кухней предложила мне чаю.

- Не надо, Мария. Отнесите маме, пока она не ушла. С чебрецом.

Мария кивнула и ушла, я осталась смотреть на стену, которая ведет к кабинету мужа. И очень боялась сделать хоть шаг.

Но страх и любопытство понесли меня вперед.

Но уже у самой двери я замедлилась и подходила очень осторожно.

Словно там за этой дубовой, сделанной на заказ дверью была пропасть, в которую я собиралась шагнуть.

Я занесла руку для стука, часто дыша и ощущая, как мороз скользит по коже, как немеет тело, как отчаянно рвется из грудной клетки сердце. Много раз в жизни я волновалась. Но еще никогда так сильно.

Вместо стука дверь я толкнула, поморгала пару раз, привыкая к темноте. Я не удивлялась никогда, Борис из тех людей, которые не любят яркий свет, а отдыхать в жарких странах он категорически отказывался. Жара ему хватает и на работе.

На столе перед ним лежала кипа бумаг и в один центральный лист он вглядывался с особой тщательностью. Пиджак был скинут, рукава закатаны. В одной руке он сжимал стакан с виски, а другая была стиснута в кулак.

Мне было страшно, сейчас как никогда раньше, потому что настолько несобранным мужа я не видела никогда. Даже в самые нелегкие моменты наших отношений, даже, когда он лежал неподвижно, мог стать инвалидом, он всегда казался собранным, стальным, надёжным. А сейчас его словно подменили, я не узнавала этого расхлябанного человека, я отказывалась верить, что он может стать таким.

— Борис, — прошла я смело, но остановилась на пол пути к столу. Борис резко, порывисто как ветер поднял на меня заплывшие глаза, и я впервые поняла, все действительно плохо. Все, что происходит, вышло за рамки его влияния. — Борис, что там?

Он отвернулся, словно ему было тяжело смотреть на меня. Тяжело находиться со мной в одной комнате. Дышать одним воздухом.

— Условия. Они все продумали. Давно готовились, — говорил он замогильным голосом. Услышь я такой со спины, никогда не поняла бы, что это Борис. — Выстраивали схему шаг за шагом. Появление Ярослава не было случайностью. Они давно знали, что он мой сын и держали его вдали, чтобы привести в самый подходящий момент…

Мне хотелось закричать, что он все не так понял, что скорее всего Ярослав просто приставленный актер, но Борис словно помешался на этом мальчишке. Сейчас любое слово неизвестно чем может обернуться.

— Борис, какие условия? — спросила снова и замерла в ожидании ответа, а он молчал так долго, что у