Путь до резиденции Дома О`Флаэрти не занял много времени. Внушительных размеров трехэтажный особняк из камня песочного цвета с черепичной крышей располагался на одном из островков Пропасти, где не было ничего, кроме самого дома и разбитого неподалеку роскошного сада. Пройдя по подвесному мосту, Морриган с Бадб на плече ступила во владения Доминика О`Флаэрти. Никакой ограды – это место защищалось иначе. Доказательством служило облако тэны, коконом окружившей дом, и настойчиво бьющий в ноздри запах полыни.

Морриган постучалась в дубовую дверь. Та распахнулась лишь пару минут спустя, словно стоящий за дверью проверял на прочность ее терпение. Застывший на пороге сухопарый мужчина в строгом костюме окинул гостью оценивающим взглядом, не забыв удостоить вниманием и ворона.

– Добрый день. Чем я могу вам служить?

Надо же. И среди отступников не перевелись знатоки хорошего тона.

– Я хотела бы увидеть Доминика О`Флаэрти. Это насчет его бокора, Ганджу Ямара.

Слуга – по всей видимости, дворецкий – позволил им войти и удалился в поисках главы Высокого Дома. Заслышав шаги, Морриган вскинула голову.

Заготовленная речь распалась бессвязными словами, а дежурная улыбка растаяла, когда она рассмотрела того, кто спускался по широкой лестнице.

Дэмьен Чейз собственной персоной.

– А от тебя действительно не так-то просто избавиться, – качая головой, произнес Дэмьен.

– Ну ты и гад, – прошипела Морриган. – Ты знал, что я ищу бокора, но не мог просто сказать, где его искать!

Татуированный отступник хладнокровно пожал плечами.

– Я тебе в няньки не нанимался.

– Знаю, что слово «помощь» тебе малознакомо, – едко заметила она, – но я предлагала сделку!

– Все, что я хотел – чтобы рядом со мной было как можно меньше охотниц. Жаль, что идея сплавить тебя в Дом Маккормак пришла запоздало.

«Тугодум», – мстительно подумала Морриган.

– Да брось, я еще не сделала ничего, чтобы заслужить твое недоверие.

– Ты – угроза. Мелкая, желторотая…

– Ты ненамного меня старше! – возмутилась она, оскорбленная до глубины души.

Морриган будто вернулась на пять лет назад, когда вольные были еще малочисленной группой, когда каждый день приходилось сталкиваться с предубеждением и снисхождением со стороны старших. Впрочем, неверие других – лучший стимул преуспеть.

– …возомнившая себя крутой ведьмой, но угроза. А Пропасть – мой дом. Какой есть. – Усмешка вышла горькой. – И я защищаю его так, как умею. В том числе и от охотниц с живыми молниями, которые одним взмахом руки могут на досуге кого-нибудь испепелить.

Морриган собралась уже напомнить, что именно с его вспышки ярости все и началось, но ее опередили.

– Дэмьен – солдат, – раздался низкий голос откуда-то сбоку. Круто развернувшись, она увидела высокого мужчину с волевым лицом и рыжими волосами. – И солдат превосходный.

– Я. Просил. Никогда. Не называть. Меня. Солдатом, – процедил Дэмьен, вмиг ощетинившись иголками.

Однако смутить вышедшего из комнаты человека оказалось не так-то просто. Он лишь пожал плечами.

– Страж. Воин. Телохранитель. Не все ли равно? Слова – это просто слова, Дэмьен.

Судя по мрачному лицу отступника, он был категорически не согласен. И с чего его так разозлило одно невинное слово? Морриган знала Дэмьена лишь пару дней, но уже создалось впечатление, что тайн у него не меньше, чем татуировок.

Она перевела взгляд на рыжего незнакомца. Военная выправка, изучающий прищур. По-своему привлекателен, но вместе с тем в его облике было нечто такое, что призывало держаться от него подальше. Однако подобной роскоши Морриган позволить себе не могла.

– Доминик О`Флаэрти, я полагаю?

– Верно полагаете.

Уголок рта приподнялся в попытке улыбнуться, не слишком, впрочем, убедительной. В отличие от улыбки, которая не затронула оставшихся холодными глаз, сами глаза – голубые, очень светлые и яркие – отчего-то приковывали внимание.

Морриган даже задалась вопросом, а не использовал ли глава Дома ментальные чары? На всякий случай поставила в сознании непроницаемый барьер. Насторожилась, когда по губам Доминика О`Флаэрти скользнула усмешка. Он словно почувствовал ее манипуляции.

– Значит, вы и есть та ведьма-охотница из Верхнего города, которую Дэмьен провел в Пропасть?

– Уже наябедничал? – съязвила Морриган.

– Дэмьен обязан докладывать мне обо всех посетителях Пропасти, – с убийственно серьезным выражением лица проговорил Доминик. – О чужаках, которых здесь по обыкновению не жалуют.

По неизменно хмурому лицу Дэмьена с неизменно сведенными бровями (колдуны Дома О`Флаэрти вообще умели улыбаться?) сложно было понять его истинные эмоции. Однако Морриган показалось, что его неудовольствие стало… острее. Не привык находиться на вторых ролях и кому-то подчиняться? Но что тогда привело Дэмьена в Дом О`Флаэрти, если только он не был родственником Доминика?

– Значит, несмотря на то, что вы так тщательно оберегаете вход в Пропасть, здесь все-таки бывают гости из Верхнего города?

– Обычно они покидают Пропасть куда быстрее, чем отыскивают вход в нее, – заверил Доминик. – Но так как приходят они сюда исключительно за полуночной магией, нет резона видеть в каждом потенциальную угрозу. Прибегая к запрещенным Трибуналом чарам, они и сами становятся колдунами-отступниками. И прекрасно знают, что в случае предательства мы, жители Пропасти, молчать не станем.

Недвусмысленное предупреждение. Морриган усмехнулась, давая понять, что выпад лорда О`Флаэрти оставил ее равнодушной.

– Так что привело в Пропасть и непосредственно ко мне вас и вашего… гм… фамильяра?[16] – Взгляд Доминика остановился на вороне на ее плече.

Морриган не сомневалась, что эти слова ее мать без внимания не оставит. Бадб тут же взвилась вверх, возвращая себе человеческое обличье. Не успело толком проявиться ее тело, как она, разъяренная, уже накинулась на Доминика.

– Фамильяр?! Прежде чем что-то говорить, советую для начала подумать!

Морриган закатила глаза – матушка в своем репертуаре. Знала ведь, как важно для них обеих расположение главы Дома О`Флаэрти, но держать себя в руках даже не пыталась.

На лице Доминика, однако, не отразилось ни тени недовольства. Напротив, проявившуюся перед ним, словно видение, черноглазую ведьму он окинул взглядом, в котором явственно читалось сдержанное, но все же восхищение. Голос, произносящий «Простите мне мою оплошность», приобрел еще большую глубину и нотки драматического баритона.