Она заперла души демона в вонючем тельце вечно ноющего младенца, а потом еще одним заклятием скрыла это.

Ренн кивнула:

– Маскировочное заклятие. Поэтому я не почувствовала, что с тобой что-то не так.

– Со мной все так, ты даже не можешь представить, насколько я совершенен!

– Поэтому и Торак этого не почувствовал, – сама себе сказала Ренн. – И Волк. Из-за этого чесались наши шрамы, мы ведь получили их от токоротов и демона-медведя. А Марупай? Он же твой отец и мог…

– Он не мой отец! Сешру соврала, чтобы он заботился обо мне, после того как она уйдет. Она заставила его поклясться, что он будет всегда любой ценой и даже ценой собственной жизни защищать «своего сына». И он ей подчинился. Он до самой смерти будет оплакивать «потерянную любовь».

– Но теперь, когда она умерла, твои души демона остались запертыми, – сказала Ренн.

Наигинна передернуло.

– Шестнадцать зим, целых шестнадцать зим среди живых существ и никакой возможности утолить голод. Я пробавлялся ошметками душ… Можешь себе представить, каково это? Голод, который никогда не можешь утолить?

Ренн лихорадочно перебирала в голове все варианты и постепенно начала понимать, зачем она нужна Наигинну.

– Пытаешься догадаться, при чем здесь ты, – сказал он.

– Не стану врать, пытаюсь.

– Еще бы ты не попыталась. Я все вижу, от меня ни одна твоя мысль не ускользнет.

«Нет, всего ты не можешь увидеть», – мысленно ответила Ренн и почувствовала прилив сил.

Наигинн был умным, но и она тоже.

Напрягшись, она сумела сесть и спросила:

– Ну и зачем тебя я?

Наигинн крепче сжал в руках весло:

– Маскировочное заклятие, которое сдерживает души демона, можно снять только в том месте, где меня создали. И сделать это может только колдун, который кровно связан с матерью.

– Понятно. А ты колдовать не умеешь.

Наигинна снова передернуло.

– Когда я узнал, что у меня есть сестра и эта сестра к тому же колдунья, я сразу понял, что делать. Надо было заманить тебя на север.

– Так, значит, видение Марупая о твоем умирающем от голода племени и о вороне со сломанным крылом…

Наигинн рассмеялся:

– Надо было что-то тебе рассказать, когда вроде как случайно наткнулся на тебя в отбойном течении!

– А до этого? Как у тебя получилось выманить меня из Леса?

– Так легко, даже во сне и не снилось! Первым делом я понял, что Торак – это препятствие, которое надо устранить. А потом понял, как можно его использовать. О, это было прекрасно! Все, что мне было нужно, – убедить тебя в том, что, оставаясь с ним, ты угрожаешь его жизни!

Все кусочки истории складывались воедино, как осколки дрейфующего льда.

– Это ты поставил капкан. Ты подсунул гадюку в ствол дерева, ты оставлял метки, которые звали меня на север. Ты нарисовал метки Торака на коре в костре.

Наигинн затрясся от смеха:

– А ты клюнула! Как глупая рыба! Принялась ныть из-за матери и своего нутра Пожирательницы Душ! Интересно, твой мелкий человеческий ум способен постигнуть то, что я сделал? Ты способна увидеть, как я использовал вашу мерзкую человеческую слабость, твою любовь к другу? Как я заставил тебя выполнять свою волю?

– Но заставить меня колдовать ты не можешь.

– Еще как могу. – Наигинн схватил Ренн за волосы и притянул ближе, так что они оказались лицом к лицу. – Мы плывем на Остров, где я был создан. Там ты снимешь заклятие и освободишь меня.

Глава 19

Если хочешь поймать добычу – думай, как она, постарайся стать ею.

Наигинн – демон. Теперь Торак это понял. И Ренн в лапах демона. Торак усилием воли заставил себя не паниковать. Паника Ренн не поможет. Наигинн – добыча, осталось его найти. А значит, надо думать, как Наигинн, надо стать таким, как демон, – перестать различать добро и зло.

Торак, даже когда его души блуждали, никогда не становился демоном, но вселялся в змею. А змея, как демон, не отличает добро от зла. Змея ничего не чувствует, ею движет одно – желание убивать.

Чтобы найти Наигинна, Торак вызвал в своих душах всю безжалостность, которая только могла в них остаться.

Он решил нарушить данное северному ветру слово и полетел.

Ветер знал, что задумал Торак, и вопил в уши, когда Торак поворачивал лодку в сторону убежища, хватал за волосы, цеплялся за глаза.

– Тебе меня не остановить! – кричал Торак. – Я должен найти место, куда он ее забрал!

Это и убежищем нельзя было назвать – просто щель под выступом скалы.

Волк посмотрел на Торака, и в его взгляде читалось: «Ты правда ничего лучше не мог найти?!»

Торак забрался на самую изгаженную пометом птиц скалу. На вершине заметил оставленные морскими орлами погадки[4].

Хорошо.

Если это погадки молодого орла, такого, как он спас, его будет легко контролировать. А если их оставил взрослый орел, придется напрячься и найти способ подчинить его своей воле.

Чтобы заманить птицу на скалы, Торак затолкал между камней остатки закопченного сердца гуся, спустился со скалы и спрятался под перевернутой лодкой.

Выжидая, пока орел клюнет на наживку, Торак гусиным сердцем заманил Волка в убежище. Он умел говорить по-волчьи, но не настолько хорошо, чтобы объяснить Волку смысл блуждающей души. Он не мог втолковать Волку, что, пока его душа имени и душа племени будут летать в теле морского орла, тело останется в этом убежище. А он сам будет без сознания и совершенно беззащитен. Поэтому Торак просто попросил Волка присмотреть за ним, пока он спит.

Волк лежал на животе нос к носу с Тораком. Он чувствовал беспокойство брата по стае и время от времени лизал его подбородок: «Я с тобой. Я тебя не оставлю». Торак чувствовал пахнущее мясом дыхание Волка и поглаживал его бок: «Я знаю». А Волк тихонько ударял его хвостом по ноге, успокаивая.

В последний раз душа Торака блуждала два лета назад, но перед уходом из Леса он уговорил Дарка дать ему магический черный корень, который помогает выпустить на волю блуждающие души. От корня несло падалью, и этот запах будил очень неприятные воспоминания. Блуждание души – тяжелое и болезненное занятие. О том, какова душа существа, узнаешь, только оказавшись внутри него, когда обратного пути уже не будет.

Торак поднес корень ко рту и слушал, как ручей перекатывается по камням и ветер стучит по лодке.

Он вспомнил голубые и холодные глаза Наигинна, пустую улыбку. Тот не хотел даже притрагиваться к мешочку