Суровиков явился на квартиру в темноте, тщательно проверяясь. Лиговские ребята с лягачами[40] шутить не станут… Первое, что он сказал, – это попросил освободить его от приставаний околоточного.

– Совсем замучил меня серый барин[41]. Вымогает, сволочь, диканку в месяц!

– Десять рублей? – возмутился Лыков. – Это за что ему такие деньжищи?

– Говорит, будто я краденое скупаю и он на меня донесет. В этом случае, как прежде судимого, обязательно-де выкинут из столицы. А я всего-то даю в картишки перекинуться ребятам, вот и все мое преступление…

– Как фамилия пентюха?

– Севастьян Артекула его зовут. Лютый, весь участок от него стонет.

Алексей Николаевич постоянно слышал такие жалобы и, когда мог, выручал осведов. С полицией выгодно дружить, пусть зарубят на носу… И он предложил:

– Я поговорю с Драчевским, и Артекулу твоего задвинут куда подальше. С новым околоточным уж постарайся выстроить отношения.

Суровиков воздел руки:

– Разве я не понимаю? Треку ему платил, потом петуха[42] – это еще по-божески. Но жадность человечья границ не ведает. Уберете, значит?

– Днями заменят его, потерпи еще чуток.

– Вот спасибо, ваше высокородие. А я уж расшибусь, вы меня знаете…

– Как раз имеется повод тебе расшибиться, Захар, – начал разговор сыщик. – Денег можешь заработать, если повезет. Только дело трудное.

Бывший забироха навострил уши.

– «Иваны» задумали выборы своего главного вождя. «Ивана ивановича». Слыхал про такое?

– Ну… говорили давеча ребята.

– Кто именно?

Суровиков отогнул палец, а следом другой:

– Сперва Галахов, маз из Свечного. Лука Бедовый стал было с ним спорить, а на него налетел Тимоха Ряхин и подтвердил. Что, мол, точно знает, выборы намечаются. Будто по всей России с «иванов» собирают голоса.

– Тимоха не соврал. Я сам перехватил один такой бюллетень в Иркутске. Вожаки Нерчинской каторги уже проголосовали и послали делегата на сходку. И в Бутырке, в каторжном отделении, тоже определились. Знаешь, между кем выбирают?

Освед кивнул, но промолчал. Лыков решил его проверить:

– Будто бы сначала было трое, а потом один соскочил. Так?

– Не совсем так, ваше высокородие. Сашка Антихрист рассматривался и Мезгирь. Двое их было. А ваши Сашку укатали. И тогда, чтобы вернуть выборы, двинули Сорокоума.

– Верно, – подтвердил сыщик. – Сорокоум сейчас в силе. Теперь сыпь все, что про него знаешь.

– Все про него знают другие какие люди. Не мой калибр, Алексей Николаич. Я кто? Держатель банка для мелких злецов. Вы меня слишком высоко цените.

– А ты, Захар Нестерович, не прибедняйся. Я тебя веду не первый год, ты всегда как тот крестьянин.

– Какой еще крестьянин? – не понял Суровиков.

– Знаешь ведь, что мужики искони хитрят. Никогда правды не скажут. Плохой у него урожай – он жалуется, хороший – опять скулит. Так и ты.

Держатель мелочной лавки ухмыльнулся:

– Привычка, ваше высокородие.

– На этот раз мне не до шуток, – отрезал сыщик. – Извернись. Очень надо.

– А меня за это потом в ножи возьмут, – серьезно ответил агент. – Сами понимаете, на что толкаете.

– Против разумной осторожности я ничего не имею. Но ты вообще хочешь увильнуть.

– Хочу, – сознался Суровиков. – Потому что намерен еще покоптить небо, сколь получится.

Алексей Николаевич понял, что давлением он ничего не добьется. Впервые за все время их общения агент отказался работать по заданию.

Оба до поры до времени умалчивали об одном важном обстоятельстве. Каждый ждал, что первым об этом заговорит другой. Дело в том, что для Лыкова иметь осведомителя, который подслушивает карточные разговоры налетчиков, было, что называется, не по чину. Слишком мелко. Это уровень сыскного надзирателя ПСП. А тут статский советник из Департамента полиции. Но Суровиков был особенный агент. В свое время он помог разоблачить бомбиста Ган-Гановского. Тот готовил нападение на Фонтанку, 16.

Здание Департамента полиции и соседний с ним угловой дом № 9 по Пантелеймоновской улице являлись самыми охраняемыми в столице после Зимнего дворца. Ведь за стеной с департаментом размещалась квартира министра внутренних дел. А это излюбленная мишень террористов. Охранная команда ПОО стерегла всю прилегающую местность. По обеим берегам Фонтанки от Летнего сада до цирка Чинизелли и от Соляного городка до Симеоновского моста ходили топтуны. В ключевых местах установили стационарные посты наблюдательных агентов. Тот же порядок завели на Пантелеймоновской от угла и до пятнадцатого дома. Разносчики, газетчики, посыльные, извозчики, лавочники постоянно проверялись полицией. Посты охраны знали их в лицо. Незнакомец не мог появиться здесь, например, с лотком спичек, без досмотра. В девятом доме и обитатели были не простые: в нем помещалась служебная квартира начальника Особого отдела департамента, а также ряд казенных квартир чиновников (в одной из них поселилось семейство Азвестопуло). Жители домов охраняемого района обязаны были сообщать в ПОО о своих гостях, с указанием их адреса и цели визита. Дворники все до единого состояли на связи с охранкой, внимательно наблюдая за жильцами.

Но в деле безопасности министра нашлась одна лазейка. В соседнем с его квартирой подъезде располагалась почтово-телеграфная контора № 35, обслуживавшая не только правительственные учреждения, но и обывателей. Ган-Гановский устроился туда телеграфистом и приучил охрану к тому, что каждый день приходил на службу со свертком в руках. Его несколько раз останавливали, обыскивали и обнаруживали в узелке булку с колбасой – нехитрый обед. Наконец топтунам это надоело, и почтовика досматривать перестали. И он явился с метательным снарядом.

Представительский подъезд в народе называли «золоченый саркофаг Сипягина». Именно при нем архитектор МВД Марфельд заново отделал апартаменты министра, украсив их необыкновенно роскошно. Особенно выделялась мраморная лестница с золочеными торшерами, букраниями[43] и гирляндами. Лепной плафон с ложным куполом в зеркальной гостиной, пилястры и барельефы стен, кованая решетка лестницы – все было столь же обильно вызолочено. Лыков не раз посещал квартиру при министрах Горемыкине, Сипягине и Плеве. На момент покушения ее занимал Петр Николаевич Дурново. Он-то и был намечен в жертвы.