– А вот копорский чай, дешево и вкусно! А еще свечи и конфекты ручной фабрикации. Налетай, не скупись, разбирай, не ленись! Всемеро дешевле китайского и нисколько не хужее. Что русскому здорово, то немцу капут!

На прилавке были разложены пакеты с чаем и висела табличка с надписью «Чайный дом Полины Ерошенко». Полина, сестра Марии Азвестопуло, год назад вышла замуж за присяжного поверенного. Сергей говорил, что свояченица пробует развивать собственное дело вместе с матерью. А именно наладить продажу травяных сборов на основе иван-чая, с различными добавками, а также сластей. Однако вид коллежского асессора с наклеенной бородой, одетого под мелкого торговца, поразил Лыкова. Это был уже перебор!

Он подошел к негоцианту сбоку и сказал вполголоса:

– Как торговлишка, мил человек?

– Ой!

– Вот тебе и «ой», пройдоха. Ну-ка живо марш отсюда. Непотребство это: находясь на коронной службе, заниматься раздробительной торговлей.

– Не могу, – растерянно ответил Азвестопуло. – Поля отошла на час. Как же я товар брошу? Вернется она, я сразу и уйду. А, шеф? Не сердитесь, так вышло.

– Что за детский лепет? – свирепо спросил Лыков. – «Так вышло»! Мундира хочешь лишиться? А если кто тебя увидит из начальства?

Грек осклабился:

– Увидят, да не узнают. Недавно прошел полицмейстер Первого отдела[50] действительный статский советник Значковский. Известен своей строгостью, между прочим. И купил у меня два набора: с клевером и малиной. Вот так! А Полина старается, как ей не помочь?

– У нее муж есть!

– Есть, да что толку? – Сергей не оставлял попыток убедить шефа. – Петрухе сюда нельзя. Присяжный поверенный, публичная персона – как такому встать за прилавок?

– А чиновнику особых поручений Департамента полиции, стало быть, можно?

– Петр и гримироваться-то не умеет! А я под вашим руководством и жуликов поймаю, и чайные обороты запущу.

Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта перепалка и чем бы она закончилась. Алексей Николаевич был склонен выгнать помощника из парка вместе с товаром. Вдруг он увидел, как вдоль рядов идет человек. В черном пиджаке с бархатным воротом, фуражке прусского фасона, малестиновых штанах и сапогах с гамбургскими передами… А еще через секунду он узнал в лицо Никиту Кутасова.

В последний момент сыщик успел склониться над прилавком, будто разглядывая пакетики с чаями. Уголовный прошел мимо. Дав бандиту удалиться, Алексей Николаевич шепотом приказал Сергею:

– Иди за ним и проследи. Будь осторожен – это Кутасов.

– Тот самый? – глаза Азвестопуло сузились в щелки.

– Да. Ты при оружии? Нет? И я тоже. Тогда близко не подходи. Ступай!

Статский советник остался возле киоска, а коллежский асессор шмыгнул вдоль рядов. Он взял дистанцию в десять саженей от объекта слежки и начал филировать.

У Лыкова учащенно забилось сердце. Позвать свистком городового и арестовать «ивана»? Но, как назло, вокруг не было ни одного полицейского. Потом, у Никиты наверняка при себе револьвер. Он не постесняется стрелять в толпе и может зацепить случайных прохожих. А в парке много детей. Идти следом Алексей Николаевич тоже опасался. Рано или поздно негодяй узнает сыщика. Сергея же он никогда не видел, и тот подходяще одет, сойдет за обывателя. Оставалось стоять и ждать, надеясь на опытность и удачливость Азвестопуло.

Неожиданно к Лыкову подошли два мужика средних лет, явно с недобрыми намерениями. Что за дергачи? Один, повыше и пострахолюднее, сказал:

– С чего ты решил, дядя, что здеся можно без нашего разрешения торговать?

– А ты что, весь парк в кортому взял[51]? – огрызнулся сыщик. – Иди, покуда цел.

Ему не хотелось привлекать к себе внимания. Никита ушел недалеко, вдруг оглянется на скандал. Но и товар «Чайного дома Полины Ерошенко» тоже нельзя бросать, иначе потом придется компенсировать из своего кармана. А там и без того дыра после московских приключений.

Второй дергач, низкорослый, но с широченными плечами, поджал Лыкова с другого бока. Он вынул из кармана нож – наполовину, только чтобы пугануть, и убрал обратно.

– Ну, видал? Язык тебе подрезать, халамиднику?

– Ты дело говори, – старался быть спокойным статский советник. – Чего надо? А то сразу ножи казать…

– А то надо, что торговля в Александровском парке стоит полтора рубля в день. Иначе товар тебе подпортим, вместе с физией. Понял теперь?

– Что это за налог? – возмутился «чаеторговец». – И будет теперь каждая дрянь свои законы вводить? Я городового позову.

На этих словах высокий смел на землю несколько пакетов и наступил на них сапогом. А плечистый приставил к боку Лыкова нож.

– Тебе, дураку, жизнь дороже полутора рублей?

Алексей Николаевич увидел, что Кутасов скрылся за углом Народного дома, и Сергей следом. Теперь можно было и проучить наглецов. Но он вдруг передумал. Сделав серьезное лицо, сыщик сказал вымогателям:

– Сами вы дураки. Хоть знаете, на кого налетели? Кто мне товарищ, знаете?

– Неужто сам участковый пристав? – глумливо спросил плечистый.

– Бери выше: Сорокоум!

Оба фартовых сразу отступили на шаг. Высокий спросил у напарника:

– Как думаешь, Пашка, врет?

– Тебе, Васька, лучше знать, ты Сорокоума видал, а я нет.

– Ага! – вцепился сильной рукой в Ваську Лыков. – Тогда опиши его наружность. Как он выглядит? А то, может, все ты наврал приятелю, карманному обирателю. Вот я тебя сейчас и проверю.

Долговязый смутился:

– Дык… раз только, и в сумерках было. Ростом как я, лицо чистое, вид… властный вид, вот какой. Сразу хочется шапку снять. Кулаки еще помню, маленькие, будто у бабы.

– А глаза какого цвета? Или в темноте не разглядел?

– Вроде тово… карие, кажись. Ты сам-то ответь: если Сорокоум тебе кунак, почему нашему мазу про тебя ничего не сказали? Может, ты нам врешь внаглую? Тогда берегись. Сейчас до маза дойдем, ему споешь свою частушку.

Алексей Николаевич понимал, что дергачи насчет него в недоумении. Кто такой? На вид ясно, что не из бар, скорее, из купеческого сословия. Одет добротно, ухоженный, сытый. А главное, очень уверен в себе. Ему нож к боку приставили, а он хоть бы хны.

– А кто у вас набольший? – взял на себя инициативу сыщик. – Валька Сенатор?

Лыков по памяти назвал атамана шайки налетчиков с Большой Пушкарской. Свою кличку тот получил за сенаторские бакенбарды, которыми очень гордился.