своем роде «человек-оркестр» и по линии ВОКС в 1930-м совершит поездку по Германии.

Навестил ли Вальден, будучи в Ленинграде, как это сделал Барр, искусствоведа Николая Пунина, возглавлявшего в то время Отделение новейших течений Русского музея? Виделся ли в Москве с Борисом Терновцом, директором Музея нового западного искусства, который до революции учился в Мюнхене? А с Виктором Мидлером, хранителем отдела новейшей русской живописи Третьяковской галереи? Никаких свидетельств такого рода в книге нет. Возможно, они присутствовали в подготовительных записях, дневниковых заметках? Если это и так, то оказались утрачены вместе с другими рукописными материалами из его архива.

Вопрос: Проживая в Берлине в 1929–1931 годах, вы имели переписку с кем-либо из советских граждан?

Ответ: В этот период я никакой и ни с кем из лиц советского гражданства переписки не вел, так как никого ни в Москве, ни где-либо в других городах Советского Союза я… не имел.

Вопрос: А с советскими органами и учреждениями или лицами, представляющими эти органы, вы также никакой переписки не вели в этот период?

Ответ: Нет, не вел.

Протокол допроса Герварта Вальдена, 17 апреля 1941

Конечно, это не совсем так. Подобно другим гостям из-за рубежа, Вальден наверняка бывал в различных советских учреждениях, причем для него такие визиты имели не только ознакомительный, но и вполне практический смысл — поиск возможностей сотрудничества. Его поездки в СССР были своего рода обрядом перехода перед отъездом из Германии.

В 1929 году он, вероятно, оказался в Москве в тот самый момент, когда решался вопрос об участии Советского Союза в II Международной выставке «Гигиена» в Немецком музее гигиены в Дрездене. Вальден был привлечен к работе по подготовке советского раздела в качестве выставочного менеджера — не более того — по линии торгпредства в Берлине[233].

Фрагменты экспозиции советского раздела II Международной выставки «Гигиена», Дрезден. 1930. Дизайн: Эль Лисицкий

Между тем, эта более чем скромная позиция дала Вальдену шанс стать участником проектов, хотя и имевших отчетливый пропагандистский характер, но поразивших мир реформаторским подходом к организации выставочных пространств. Таким образом судьба вновь привела его в ряды художественного авангарда. Речь шла о совместной работе с наиболее известным в Германии представителем советского конструктивизма, художником Эль Лисицким. Взявшись за павильон на дрезденской выставке, он создал новую архитектурную модель открытого пространства со свободной планировкой, поместив сцену для сопроводительных мероприятий непосредственно внутрь экспозиции. Маршрут движения публики задавался протяженными витринами. В качестве эмблемы советского раздела, открытого 1 июня 1930 года, использовался один из лучших фотомонтажей Лисицкого «Строительство социализма», сделанный по фотографии Аркадия Шайхета и изображающий молодого рабочего и земной шар.

В том же году в Германии состоялась еще одна выставка, где вновь сотрудничали Лисицкий и Вальден: «Пушнина» в Лейпциге. Торговля мехами составляла особое направление деятельности торгпредства в Германии. На сей раз художник сумел добиться выразительности показа, противопоставив подчеркнутый техницизм оборудования и естественную фактуру драгоценного русского меха. Он умело сгруппировал его крупными сегментами, тем самым преодолевая сложности экспонирования небольших по размеру объектов в просторных помещениях.

Вальден мог гордиться, что стал участником уникального эксперимента по превращению оформительского ремесла в новую сферу предметно-художественного творчества — выставочный дизайн. Но было ли ему комфортно работать рядом с Лисицким, смотревшим несколько свысока, что можно заметить по отдельным его высказываниям, на растерявшее былое величие движение «Штурм»? Как ощущал себя Вальден, оказавшись внутри советского торгового представительства, где, по словам одного из его сотрудников тех лет, царили «протекционизм, некомпетентность и комчванство»?[234]

Жизнь не оставляла ему выбора, но внутренняя сила Вальдена, о которой так часто вспоминали современники, способствовала тому, чтобы выйти навстречу судьбе с открытым забралом. Беды в то время стекались к нему со всех сторон: жена Эмилия была неизлечима. Приемная дочь Ирина оказалась в берлинском приюте. Политическая атмосфера в Германии сгущалась…

В 1931 году он еще раз посетит Советский Союз, где встретится с венгерским революционным писателем и журналистом Белой Иллешем, председателем Международного объединения революционных писателей (МОРП), и попросит его содействия в поиске работы в Москве.

Он закроет свой журнал. И вместе с приемной дочерью Ириной и Эллен Борк отправится в путь, захватив с собой наиболее необходимое и значимое из бумаг и книг.

Вопрос: Чем вызван ваш приезд в Советский Союз совместно с Эллен Борк?

Ответ: Наш выезд в СССР был предварительно согласован с ЦК ГПК, а затем по истечении нескольких дней я был вызван в советское посольство в Берлине, где я был принят работником данного посольства.

Протокол допроса Герварта Вальдена, 11 апреля 1941

Герварт Вальден. 1930-е

После переезда в Москву Вальдена приняли на работу в Критико-библиографический институт ОГИЗа, созданный в 1930 году на базе одного из отделов Наркомпроса. Там затевался грандиозный, но так и не осуществленный проект издания всемирной энциклопедии современных писателей. Скорее всего, под этим предлогом в 1932 году ему разрешат выезд в Германию, где Вальден посетит заседание ПЕН-клуба, членом которого состоял.

Вопрос: Сколько времени вы были в Германии на указанном совещании?

Ответ:…примерно дней 9–10, а затем вернулся в СССР. На совещании присутствовал Бехер Йоганнес. Выезд в Германию… мне был разрешен с согласия немецкой секции КПГ Коминтерна и директора библиографического института Аксельрода.

Протокол допроса Герварта Вальдена, 1 апреля 1941

Спустя пять месяцев его перевели в Учпедгиз. В издательстве ему твердили, что крайне в нем нуждаются, сулили много работы, но так и не нашли, чем бы его занять. В итоге Вальден стал преподавать немецкий, возглавив в 1933 году кафедру Московского педагогического института иностранных языков. Иного приложения его опыту, таланту и энергии не нашлось. Не исключено, что он и сам воздерживался от каких-то предложений.

Здание Московского педагогического института иностранных языков (Дом Еропкина на Остоженке), Москва. Фото: Михаил Каверзнев. 1956. Музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва

Покидая Берлин, он уже знал, что после революции в Москву «со всех концов страны… устремились десятки и сотни тысяч людей» и что здесь существовала «чрезвычайно острая жилищная нужда»[235]. Собирая по крупицам «почти совсем стертую половину жизни» Вальдена[236], можно понять, что за годы жизни в Москве они с Эллен сменили несколько московских гостиниц. По приезде Вальден пишет письмо Мейерхольду, отправляя его из гостиницы «Европа»[237]. Судя по показаниям на следствии, в дальнейшем он проживает в «Метрополе», где обосновались многие иностранные члены Коминтерна, бежавшие в Советский Союз. Когда этот роскошный отель перестали использовать для экспатов, Вальден переехал в «Савой», ставший его последним адресом в Москве.

Кое-что о деталях его бытовой жизни подскажет нам «Московский дневник» Вальтера Беньямина: «Вся мебель