Ирина тоже закурила и, развернув вращающийся стул, вернулась к работе. Проект был почти готов, осталось только закончить смету и привести в порядок техническую документацию. Обычно Ирина любила эту часть работы – не потому, что ей нравилось складывать и вычитать, а просто потому, что это была заключительная часть, своего рода подведение прочного фундамента под полет архитектурной фантазии. Но в данный момент ни о каких фундаментах не могло быть и речи: Светлана трещала, как целая стая сорок, время от времени принимаясь увлеченно и громко хохотать над собственными шутками.

Ирина незаметно покосилась по сторонам, убедилась, что кофе выпили далеко не все, и с незаметным вздохом вызвала на монитор графический файл.

Проект удался на славу. Изображенный в изометрии особняк выглядел просторным, удобным и красивым той строгой, лишенной всякой вычурности красотой, которая так импонировала Ирине. Она терпеть не могла громадные кирпичные сундуки, нелепо и безвкусно увешанные балкончиками и башенками, которые ей часто приходилось проектировать, уступая нажиму набитых деньгами заказчиков. Проект, работу над которым она заканчивала сейчас, мог считаться, пожалуй, ее лучшей работой за последние полгода.

Незаметно для себя она отвлеклась от мыслей о проекте и стала думать о событиях, которыми были наполнены последние шесть-восемь месяцев. Это время напоминало медленное пробуждение от леденящего кровь ночного кошмара, словно она, бредя по бесконечному топкому болоту, вдруг ощутила под ногами твердь и увидела впереди зеленый пологий берег. Глеб Сиверов мало походил на поросший травкой-муравкой бережок. Скорее он напоминал гранитный береговой утес, у подножия которого даже в мертвый штиль кипит бешеный прибой, но это был берег, за который можно ухватиться.

Ирина сама не понимала, зачем мучает его и себя, сама не знала, чего хочет от него, в чем пытается убедиться сама и убедить его. Было время, когда ей казалось, что жизнь кончилась раз и навсегда и что ждать больше нечего. Потом на смену этому пришла робкая надежда. Тогда ей казалось: окажись Глеб живым, и все сразу станет хорошо и солнечно. А затем наступило смутное время, полное сомнений и неопределенности: любит ли? Способен ли он любить вообще – при такой-то профессии? И сможет ли она ужиться с ним под одной крышей, зная, теперь уже наверняка зная, кто он на самом деле? Ирина с грустной улыбкой вспомнила время, когда ореол тайны, окружавший Глеба, очаровывал и кружил ей голову. За последний год она сильно повзрослела и окончательно поняла, что любая тайна неприглядна.

На самом дне глубокого и темного колодца всегда спрятано что-то неаппетитное, издающее неприятный запах и вызывающее тошноту и отвращение, как раздавленная лягушка на тротуаре.

Ирина отрицательно покачала головой, отвечая на собственные мысли. Нет, дело было не в этом. Дело было в том, что Глеб все еще не вернулся с войны. Война стала его жизнью, война целиком заполняла его мысли и поступки, он был весь для войны, он сам был – война. Отголоски этой войны лишь изредка долетали до мира в виде газетных некрологов или кратких сообщений по телевидению, но Ирина, один-единственный раз увидев Слепого в деле, все поняла. Этот человек, как и миллионы других, вставал по утрам, пил кофе, чистил зубы и брился, но в то время, когда другие уходили на работу, он шел в бой – не в переносном, а в самом прямом смысле. Туда, где надо убивать, чтобы не быть убитым. И всегда один.

"Вот в этом-то все и дело, – подумала Ирина, безотчетно кусая нижнюю губу. – До сих пор он всегда рано или поздно возвращался, но это не может длиться вечно.

Его чуть не убили весной, и сколько времени пройдет до того момента, когда убьют по-настоящему? И не надо морщиться, дамочка. «Убьют» – правильное слово, наиболее полно отражающее суть процесса. Оно означает, что однажды он уйдет и больше не вернется, и никто не позвонит мне домой и не скажет, что с ним и жив ли он. Он просто исчезнет, и я не буду знать, исчез он на месяц, на год или навсегда. Так уже было, и во второй раз я этого не вынесу. И эта отвратительная кличка – Слепой.

Пью, Билли Боне, Черная метка… Сверкнуло лезвие кинжала, и белый песок обагрился кровью. Ах, как все это увлекательно и романтично в приключенческих романах!

И как это, оказывается, страшно на самом деле."

Новый взрыв Светланиного хохота вывел Ирину из задумчивости. Вздрогнув, она посмотрела на монитор и увидела, что изображение на нем давно сменилось заставкой.

Она нажала пробел и вернула изображение. Пора было приниматься за работу.

– Что это у вас такое симпатичненькое? – поинтересовалась Светлана, заглядывая через плечо Ирины на экран. – Вот бы мне такой домик!

Одним из несомненных достоинств Светланы была ее полная девственность в вопросах архитектуры. Благодаря этому ценному качеству все, что делали сотрудники бюро, нравилось ей до умопомрачения – в полном объеме и без разбора, о чем она охотно сообщала окружающим.

– Прелесть какая! – продолжала восхищаться она. – Сюда бы еще башенку.

Ирина осторожно покосилась на секретаршу, проверяя, не шутит ли она.

– А что? – поймав ее взгляд, спросила Светлана. – Обожаю башенки!

– Увы, – сказал Ирина. – Клиент, в отличие от вас, башенок не любит.

– А он кто? – живо заинтересовалась Светлана.

– Какой-то Петелин, – пожав плечами, ответила Ирина. – Анатолий, кажется, Петрович.., или Павлович. Вам лучше знать, вы же оформляли заказ.

– Петелин? – глаза у Светланы округлились. – Петелин, говорите? И что, все уже готово?

– Почти, – сказала Ирина. – А в чем дело?

– Плакали наши денежки, – сообщила Светлана. – Придется вам башенки подрисовывать. Новые русские любят, чтобы с башенками.

– Что за ерунда? – удивилась Ирина. – При чем здесь новые русские? Что случилось? Он что, отказался оплачивать заказ?

– Ой, да вы что – новости не смотрите? – всплеснув руками, воскликнула секретарша. – Его же убили позавчера. Расстреляли в машине вместе с водителем и охранником.

– Дела, – сказал кто-то. – А убийцу поймали?

– Как же, – саркастически ответила Светлана. – Это не «зайцев» в троллейбусе ловить. Убийца тю-тю, и денежки наши тоже тю-тю.

– Жалко, – сказала Ирина. – Такой приличный дядечка. Даже приятный.

– Скажете тоже, – Светлана снова взгромоздилась на свободный стол и прикурила очередную сигарету, явно готовясь к пространному обсуждению новости. – Что в нем приятного? Я его теперь вспомнила. У меня на мужиков чутье, как у служебно-розыскной собаки на чужую колбасу.

Отвратный тип. Улыбается, а у самого глаза, как бетонная стена, – серые, холодные, даже в дрожь бросает. Глядит как удав на кролика. Два раза пришлось договор перепечатывать – сбиваюсь, и все тут, пальцы по клавишам не попадают. А вы говорите – приятный. Бандит он, и больше ничего. Свои же небось и прихлопнули.