Антошка подошёл, сел рядом с папой. Папа открыл альбом.

— Как думаешь, почему люди придумали фотографию?

— Чтобы фотки смотреть? — предположил Антошка.

— Верно, — улыбнулся папа. — А что на этих фотографиях? На этой, например? — Папа показал фото, где Антошке не было ещё и года. Он лежал на животе и удивлённо смотрел в объектив.

— Это я.

— Правильно. А сколько тебе здесь лет?

— Не знаю. Маленький ещё.

— А маленьким ты давно был?

— Давно.

— И себя в этом возрасте не помнишь, верно? Тем более как выглядел тогда… Или вот ещё фотка. Кто на ней?

Папа показал следующую фотографию. На ней другой малыш лежал на животе и удивлённо смотрел в объектив. Только фотография была старая и потрескавшаяся.

— Тоже я? — спросил Антошка неуверенно.

— Э нет, дружище… Это я.

— Ты?! — удивился Антошка. — Такой крошечный?! Врёшь!

— А похожи мы с тобой, правда? — Папа приложил фотографии одну к другой. Малыши были действительно похожи, как близняшки. И позы у них были одинаковые.

— И ещё, — сказал папа и подал сыну карточку.

На ней девочка лет семи улыбалась в объектив. А за спиной у девочки были качели.

— Как думаешь, кто это? — спросил папа.

— Мама?

— Мама. Только не твоя, а мамина. Наша бабушка. Это, кстати, единственная её детская фотография. И если она потеряется, то ничего от бабушкиного детства не останется. Потому что негативы не сохранились, по которым можно опять фотографию отпечатать. Жалко будет, если она потеряется, правда?

— Жалко, — согласился Антошка.

— Если бы не эта карточка, то мы бы не знали, какой бабушка была в детстве. А теперь вот что скажи… Мы можем сделать так, чтобы бабушка в детстве другой стала?

Антошка папу не понял.

— Ну… чтобы ей тут, например, не семь лет было, когда её фотографировали, а три или двадцать? Мы можем это сделать?

— Не можем, — сказал Антошка.

— Правильно, не можем. Потому что прошлое изменить нельзя, понимаешь? Как бы мы этого ни хотели. А теперь слушай внимательно. Твои пьесы — тоже фотографии прошлого. Только записаны эти фотографии звуками. Вот ты нарисовал звуками, как вы шли с бабушкой из школы и как светилась стеклянная дорога, по которой вы шли. И картинка эта исчезла бы совсем, если бы ты, когда пришёл домой, не сел и не записал её. Но ты записал. И она стала звучащей фотографией. На неё нельзя посмотреть, но эту фотографию ты можешь дать послушать мне, маме, ребятам… Так почему ты хочешь поменять картинку, что была в прошлом? Разве это возможно?

— Нет, — тихо ответил Антошка.

— Правильно. Потому что прошлое, ещё раз повторяю тебе, Антоха, изменить нельзя. И тот дождь, что ты тогда увидел, тоже больше не повторится. Точно такой — никогда не повторится. Подумай об этом.

— Я подумаю, — пообещал Антошка.

Была последняя репетиция перед смотром. Как говорила Манана Арчиловна — генеральная репетиция. И сегодня педагоги должны были решить, будет Антошка сам играть или его заменит Саша Подрезов.

Перед тем как играть, Антошка вспомнил разговор с папой о музыкальной фотографии и твёрдо решил: пусть стеклянный дождь навсегда останется таким, каким он увидел его в первый раз. Они сыграли пьесу. И ни разу не споткнулись и не остановились из-за новых Антошкиных фантазий.

Манана Арчиловна растерянно посмотрела на Елену Владимировну и развела руками:

— Ничего не понимаю! Это чудо какое-то… Что случилось, Антон? Что с тобой такое сегодня?

Антошка, по обыкновению, пожал плечами. Ему не хотелось рассказывать о музыкальной фотографии. При Серёжке не хотелось.

— Наверное, это случайно вышло, — решила Манана Арчиловна. — Давайте ещё разок.

Они опять заиграли. И опять не остановились.

— Это выше моего понимания! — удивилась Манана Арчиловна. — Так не может быть…

— Но почему же? — улыбнулась Елена Владимировна.

— Потому что так не бывает… Ещё раз!

Они в третий раз сыграли пьесу без остановок. И опять Антошка играл свою партию, не фантазируя и не придумывая новых аккордов и арпеджио, ведь он играл фотографию «Дождя».

— Ну хватит, — сказала Елена Владимировна. — Думаю, всё понятно? Пусть на смотре Антон играет сам.

— Здесь какой-то подвох, — волновалась Манана Арчиловна. Ей было бы гораздо спокойнее, если бы на смотре выступил Подрезов.

— Какой подвох, что вы? — возразила Елена Владимировна. — Никакого подвоха. Просто Антон понял что-то важное. Верно, Антон? И это помогает ему играть так, как написано в нотах.

— Я играю фотографию! — признался Антошка.

— Что-что ты играешь? — переспросил Алдонин. — У тебя, может, и фотик есть? А на сколько пикселей?

Ребята засмеялись.

Антошке стало обидно, что над ним смеются. И дальше объяснять он не стал.

Отвезти сына на смотр композиторов мама не смогла. Сразу после мартовских праздников выяснилось, что накануне смотра ей надо ехать в командировку.

Все эти дни мама готовилась к отъезду: накупила продуктов и забила ими холодильник, стирала, гладила, мыла, прибирала. Она очень переживала, как же они без неё останутся на целых десять дней.

— Нормально всё будет! Что мы, не мужики, что ли? — беспечно отвечал папа.

— Что мы, не мужики, что ли? — вторил ему Антошка.

Накануне отъезда, хоть до смотра оставалось ещё три дня, мама нагладила для Антошки брюки, рубашку, жилетку, приготовила бабочку. Начистила туфли. Сначала папа сам рвался чистить туфли — потому что не женское это дело. Но сделать это одной рукой не получилось. Он только измазался кремом и всё вокруг себя измазал. Тогда мама, не слушая больше возражений, забрала у него туфли и почистила сама.

Утром мама уехала. В тот вечер Антошка долго не мог уснуть. Сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату просачивался свет фонаря. Ветер раскачивал ветки деревьев. По комнате метались тени. Антошка вспомнил стихотворение, которое папа много раз читал ему перед сном. Стихотворение называлось «Ночью».

Это было папино стихотворение. Он сам сочинил его, когда Антошка был ещё совсем маленький, и часто читал перед сном. Антошка смысла не очень понимал, но ритм его завораживал — он был как музыка.