Нелли не видела аккуратности и старательностиребенка, ее тихой, милой улыбки и доброго взгляда. Правда, после посещениягимназии мать стала одевать Еву почти роскошно, надеясь шикарной одеждойприкрыть некрасивую фигурку.

Потом Нелли вынудили родить Юру. Мальчик тожене вызывал радости, потому что оказался капризным и крикливым. Отношения сВладимиром испортились вконец, развод невозможен. Впереди много летбеспросветной жизни. Краткую радость приносит только коньяк.

Я молча выслушала рассказ Нелли. «Здороваврать, дорогая, – подумалось мне, – не ты родила этих двоих детей,поэтому и ненавидишь их».

В этот момент входная дверь хлопнула, и вкухню быстрым шагом вошел бодрый Владимир. Нелли в ужасе попыталась расчесатьспутанные волосы.

– Даша, – изумился, увидев меня,стоматолог, – рад видеть, что вы подружились с Нелли. А я вот освободилсяпораньше и поторопился домой.

Он окинул взглядом халат и всклокоченныеволосы Нелли, отметил мой перемазанный кашей костюм, потянул носом неприятныйзапах, доносившийся из ванной, и все понял. Глаза Владимира потемнели, шеястала медленно краснеть, я решила спасать пьянчужку:

– Маша пригласила Еву в гости с ночевкой,а та сказала, что мама отравилась пиццей. Вот я и приехала посмотреть, как тутваша жена. И вправду, было очень плохо. Пришлось вызвать врача, делатьпромывание желудка, да к тому же я оказалась такой неловкой! Давая по приказудоктора больной кусок сахара с коньяком, пролила на Нелли бутылку. Теперькругом такой запах.

Женщина благодарно посмотрела на меня,стоматолог вежливо улыбнулся и сказал:

– Большое спасибо, а где Юра?

– Мальчик поужинал и спит.

Владимир обнял жену за плечи, лицо его выражалосочувствие:

– Дорогая, попрощайся с Дашей, надо лечьв кровать и отдохнуть.

Я тоже стала прощаться и уехала домой.

Через неделю после отъезда Левки в Ялту на насобрушился новый гость. Придя в пятницу домой и намереваясь спокойно отдохнуть, явстретила в холле крайне возбужденную Зайку. Увидев меня, Ольга взмахнуларуками:

– Представляешь, что случилось! Простокошмар!

– Дети заболели?! – испугалась я.

– Слава богу, нет. Хуже.

Что еще худшее могло приключиться с нами?

– Приехала Марта Игоревна, –объявила Зайка, – и сейчас Аркашка знакомит ее с близнецами.

Да уж, новость ошеломляющая. Марта Игоревна –мама Соньки, бывшая теща Левчика. Единственный человек на свете, в присутствиикоторого старший Арцеулов почтительно помалкивал. Повезло Казику, нечегосказать.

Гостью я нашла в детской. Руками, похожими наколбасные батоны, она нежно прижимала к себе Аньку. Аркадий и Серафима Ивановнаробко жались у окна. Вообще, в присутствии вдовы все моментально начиналипроявлять робость и почтительность.

– Ах, котик сладенький, –приворковывала дама, делая Аньке козу, – цветочек расписной. Ну-ка, –обратилась она к Аркадию, – сообщи няньке, что детей следует купать вчереде.

Марта Игоревна – вдова писателя. Прозаикуспешно ваял многотомные произведения о тяжелом труде колхозников. Страницы,посвященные воспеванию пашни и севооборота, сменяли сцены жаркой любви, изменыи ревности. Романы пользовались бешеной популярностью. В коммунистическое,небогатое продуктами время холодильник Марты Игоревны ломился от разнообразнойснеди, почти экзотической для советских людей. Это слали подарки дорогому илюбимому писателю труженики полей, надеясь, что когда-нибудь он посетит ихколхоз. Двухэтажная дача на берегу моря, черная «Волга» с шофером, путевки вБолгарию – все блага жизни сыпались на Марту Игоревну при жизни мужа.

Но и после смерти прозаика вдова не нуждалась.Приятели устроили ее администратором в известный симфонический оркестр, и, ужебудучи одинокой, она объехала полмира с гастролями, следя за моральным обликоморкестрантов и устройством их быта.

На людей Марта Игоревна действовалагипнотически. В голодные 90-е годы вплывала в продовольственные магазины вбобровой шубе и, облокотившись толстой ручкой в перстнях на прилавок, небрежноговорила:

– Милейшая, предложите сыр.

Продавщица словно в трансе, спотыкаясь, бежалаза требуемым раритетом. Вдова оглядывала головку и милостиво разрешала отрезатьграмм двести. Работница прилавка потом несколько дней мучилась и не моглапонять, какого черта не гавкнула на покупательницу, не послала ее кудаподальше, а подобострастно выполнила приказ царственной дамы.

Увидев меня, Марта Игоревна простерла руки и,прижав к своей необъятной груди, сообщила:

– Деточка, ты знаешь, какое меня посетилогоре?

– Какое? – в один голос спросили мыс Зайкой.

– Левушка ушел от Сони, бросил больную,нуждающуюся женщину без средств к существованию. И мне придется нести нахрупких плечах еще и дочь.

И, достав из рукава кружевной платочек, она,распространяя аромат «Мажи нуар», принялась промокать глаза.

Я оглядела «хрупкие» плечи, к которымприсоединялся бюст седьмого размера, и предложила пообедать.

В столовой, за столом с сырами и фруктами,вдова поведала о цели визита.

– Сонюшка отыскала какого-то художника исобралась за голодранца замуж. Следует остановить неразумного ребенка изапретить ей сумасбродство. Девочка молода, неопытна, необходимо объяснить ейее ошибки. Лучше Левушка со стабильным, пусть и небольшим, доходом, чемнепредсказуемый портретист. Даша вечером поедет и привезет Соню сюда, мненеприлично ехать самой на дом к любовнику.

Повисла тишина. Почти пятидесятилетняя Сонькавполне способна разобраться с мужиками сама. Но родительская любовь слепа.Поэтому в восемь вечера я позвонила в дверь Новицкого. Открыла мне Маня.Последнее время ребенок просто пропадал у художника. Портретист находил у Манизадатки живописца и принялся учить ее в мастерской.

Вот и сейчас в зале стояло два мольберта. Маняпыталась изобразить патриархальный деревенский домик. Перед Казиком находилсянабросок портрета жирноватого мужика в шубе. По квартире плыл восхитительныйаромат чего-то страшно вкусного. Я невольно начала принюхиваться.

– Зося печет слоеный пирог с творогом ияблоками, – пояснил Казик. – Она божественно готовит. Сегодня съел наобед кучу рольмопсов, чуть не умер.