Представляю себе, что бы было, если бы мы сейчас обрели возможность летать. Пришлось бы срочно делать металлические ставни на окна в домах. Все бы летали и заглядывали в окна. Особым спросом пользовались бы дома известных людей и миллионеров…

Дверь своей квартиры я открывала осторожно, чтобы нечаянно не испугать Гришу. Я не надеялась найти его веселым и довольным, и была приятно удивлена: Гриша сидел на диване, укрывшись пледом, читал большую книгу сказок и спокойно улыбнулся мне в ответ.

У Ийки осталось очень много книг. Когда дочка подросла, я поначалу взялась было раздавать их соседям и пациентам, а потом остановилась. Моито родители сохранили все мои детские книжки. Как же мне приятно было читать Ийке свои любимые сказки! «Холодное сердце» про стеклянного человечка, живущего в Шварцвальде, страшные и мудрые скандинавские сказки про троллей, заколдованных воронов и добрых глупых великанов… Показывать ей именно те картинки, которые я рассматривала в детстве.

Так удивительно смыкается время, растворяются годы, долгие и быстро прошедшие, когда ребенок берет в руки твою собственную любимую детскую книжку, именно ту, с нарисованными фиолетовой шариковой ручкой принцессами на задней обложке и аккуратно подклеенными казеиновым клеем страничками…

Мы с Гришей поужинали, и я решила домашними средствами сама проверить его слух. Например, как он слышит различные звуки, все ли оттенки звука воспринимает. Гриша принял это как радостную игру и с удовольствием угадывал негромкие звуки, которые я издавала с помощью различных предметов: проводила ножом по кастрюле, шуршала бумагой, хлопала газетой по столу. Он все очень хорошо слышал и даже придумывал маленькие истории о каждом звуке. Вот упал с лавки заснувший медведь и заворчал, проснувшись… А это – попала в банку пчела и никак не может найти выход… Лопнул бутон огромного цветка…

Все Гришины ассоциации были несколько грустные, но поправлять их смысла не было. Каждый слышит то, что слышит, это раз. А главное – поправить их может только жизнь, и тогда в шуршании бумаги он, возможно, услышит приближающиеся шаги волшебника, а не хруст челюстей людоеда.

Я невероятно устала за день, но с удовольствием занималась с Гришей. Как недавно, кажется, было то время, когда мы играли с Ийкой в куклы, наряжали их на балы, устраивали выставкипродажи книжек – Ийка очень любила быть продавцом и рассказывать о каждой книжке. Куда же все ушло, растворилось? Ведь это не должно было уходить из ее души!

Я погладила Гришу по голове и ощутила, как сжался мальчик под моей рукой. Плохо. А мне казалось, что Лиля и целует и тискает его временами… Значит, эти времена наступают после какихто других ее прикосновений, не столь нежных…

Телефонный звонок прервал мои мысли. Звонил тот, кого я меньше всего ожидала услышать сегодня. Ведь мы уже обо всем поговорили! Звонил Олег, снова.

– Ты забыла у меня коечто, – сказал он голосом близкого человека. И мне совсем это не понравилось.

– Правда?

– Правда. И ты не знаешь, что именно?

– Даже предположить не могу.

– Если ты не против, я привезу тебе это. Ты позволишь?

И я почемуто сказала:

– Да.

Он не спросил адреса – наверно, узнал его по номеру телефона. Ну, что ж… Роль жестокой красотки и в юности была мне совершенно непонятна. Когда мы встречались с Олегом, и он както раз или два пытался поцеловать меня, а мне этого не очень хотелось, я и не думала, что жестоко поступаю с ним. И сейчас тоже… При всем желании я не могла понять, что руководит им, потому что поверить, что он влюбился в меня заново, с одной встречи… а тем более что любил все эти годы… Так в жизни не бывает. В мемуарах, написанных в семидесятипятилетнем возрасте, – бывает, в романах, написанных за три недели энергичными дамами с волевым взглядом, – тоже. А вот в жизни…

Олег приехал быстро и позвонил снизу.

– Я выйду, – ответила я ему.

– Ты не пустишь меня домой? Или у тебя дочка дома?

– Дочки нет, есть другой человек. – Я посмотрела на Гришу. Мальчику не впервой мешать залетным дяденькам сладко соснуть на диванчике часокдругой…

– Да? – Олег заметно погрустнел, или мне так показалось.

«О, нет! Только не это!» – чуть было не сказала я, увидев его внизу около автомобиля. Он был гладко выбрит, красиво одет, вышел из автомобиля в расстегнутом пальто – почемуто все это я отнесла на свой счет. Может, он всегда так одет после работы? И выбрит, и надушен, и причесан… Ко всему прочему за спиной он прятал букет красных роз с зелеными метелочками и нарядной ажурной гипсофилой, и букет высовывался изза его расстегнутого пальто, как яркий растрепанный хвост.

– Они замерзнут, – кивнула я на цветы. – Спрячь получше.

Олег в растерянности оглянулся. Да… Пожалуй, в этом есть даже какаято прелесть… Вот так ввести в смущение мужчину. Хотя цена этому смущению хорошо известна: мужчина до и мужчина после – два разных человека. И не стоит относить на свой счет ни первое, ни второе. Причина не во мне – причина в его физиологии. Вот он сейчас волнуется и даже смущается, и надеется… Осталось продолжить – на что именно, чтобы тут же самой успокоиться. Он же не в глаза мне поглядеть надеется. Найди мужество и скажи себе самой словами, на что именно все его надежды…

Эти мысли стремглав промчалось у меня в голове и, наверно, както отразились на лице. Потому что Олег спросил:

– Что?

– Ничего, – засмеялась я.

Главное, не заходить далеко – в ощущении власти над человеком. Моя профессия как раз очень этому способствует. Некоторые мои коллеги упиваются властью над беспомощными родителями и больными детишками. Таких врачей немного, но когда я их встречаю, хочу просто убить, не рассуждая. Одна моя сокурсница работает в роддоме, наблюдает и помогает адаптироваться к жизни малышам, которые родились с какимито проблемами. Мы с ней случайно увиделись на курсах повышения квалификации врачей.

– Нравится тебе в роддоме работать? – спросила я, просто чтобы чтонибудь спросить, мы никогда не были особенно дружны в институте.

– А то! – улыбнулась Инка. Маленькая, крутозадая, она даже на меня, не отличающуюся высоким ростом, всегда смотрела снизу. Ей не хватало сантиметров семьдесят до нижней границы среднего роста. – Такаая власть…

– Ты администратором, что ли, стала? – не поняла я.

– Да ладно! Прямо уж! – засмеялась Инка. – От меня зависит, будет ли ребенок жить. Я это решаю, понимаешь? Одна я. И родители это знают. Я каждый день чувствую, что в моих руках чужая жизнь. Вот я держу новорожденного в руках, и в моих силах дать ему жить дальше или не дать. Такой кайф!

Иногда я сама себе напоминаю этот эпизод, слова циничной и наглой Инки, когда вдруг и мне кажется – вот какая я нужная, незаменимая! Когда я вижу, как подобострастно смотрят на меня некоторые мамочки, и мне становится приятно от их взглядов… И тогда я говорю себе: ты не знаешь, сколько шагов отделяет тебя от Инки. Может, десять. А может, и два. Раздва – и станешь такой же, стоит позволить себе воспользоваться, даже просто внутренне, чужой бедой и надеждой.