– Пошли, глянем…

Содержимое холодильника разрушило наспех и нагло сооруженную ложь. Там было только то, что покупалось вчера и раньше. Не была Римма в супермаркете.

– Рукоблудием, говорите, занимались, – усмехнулся он. – Потому и дверь мне не открывали?

– Как это не открывали?

– Я звонил, а ты не открывала…

– Герберт не открывал!

– И давно это у тебя с ним?

– Что давно?

– Половые отношения.

– Нет, – в отчаянии мотнула она головой.

– Что, недавно?

– Ты не так понял…

– Дядя твой об этом знает?

– Нет… То есть он не может знать, потому что не было ничего…

– А с Германом тоже ничего не было?

– С Германом?! – возмутилась она. – Германа зачем приплетаешь! Уж он-то со мной точно не спал…

– А Герберт спал?

– Да, но без меня… Да, я не была в супермаркете. Я была дома, когда ты приходил. Но я не стала открывать тебе дверь, чтобы ты не застал Герберта. Я же знаю, ты его на дух не переносишь…

– Почему не переношу? У нас нормальные с ним отношения. Дня три назад он меня к изолятору подвез, мы с ним поговорили. Он извинился за свое поведение… Я думал, это искренне, а, оказывается, он прикидывался. Пыль в глаза мне пускал. Чтобы я жалкого инвалида в нем увидел, чтобы подобрел к нему. Нет, не для того, чтобы к тебе ходить. Хотя и это… Про тюрьму он спрашивал, как жизнь там, может ли он выжить, если туда попадет…

– И что ты ему сказал?

Андрей не ответил. Он долго и пристально смотрел на Римму, подготавливая ее к пушечному вопросу. И наконец выпалил:

– Зачем твой дядя взял на себя его вину?

– Кто тебе такое сказал? – вздрогнула она.

– Герберт сказал.

– Он – идиот!

– Идиот не идиот, а ты спала с ним… Может, из жалости?

– Нет… И не спала я с ним…

– А он мать свою убил. За что?

– Случайно… – в замешательстве проговорила Римма и тут же попыталась исправить положение: – То есть не убивал…

– Он не убивал, а ты с ним не спала. Но я, то знаю, что убивал он. Он мне сам об этом сказал…

Андрей не обманывал Римму, он всего лишь вводил ее в заблуждение. Он имел полное на это право.

– Но он же не говорил тебе, что спал со мной…

– Я мог бы соврать и сказать, что говорил. Но не было этого… А то, что мать он свою убил – было…

– И что ты? – встревоженно спросила Римма.

– А что я?

– Ну, ты же мог его арестовать…

– Я не из уголовного розыска. И не из прокуратуры…

– Но ты бы мог сказать мне.

– Сказал.

– Но ты говоришь мне об этом сейчас…

– После того как ты с ним переспала.

– Да… То есть нет…

– Ладно тебе вилять. Все и так ясно…

– И что, если ясно?.. Ты меня бросишь?

– Э-э, не знаю… Опасное это дело, тебя бросать… – мрачно усмехнулся Андрей.

Конечно же, после того, что случилось, он больше не станет жить с Риммой. То, что была у нее раньше и с кем-то, его мало волновало. Но убило то, что этот кто-то перенесся к ней из прошлого в настоящее. Этого он ей простить не мог. Но и уходить, хлопнув дверью, не спешил. Не зря же он сегодня был у ее бывшего парня, не зря же он узнавал, что представляет собой семейка Казимировых, типичным представителем которых была Римма.

– Почему опасное?..

– Потому.

Он не спешил перевести разговор на покалеченного Егора. Сначала нужно было разобраться с Гербертом, чью вину он установил благодаря собственной интуиции.

– Может, все-таки скажешь? – взъерошенно смотрела на него Римма.

– Ты мне так и не ответила, зачем твоя дядя взял на себя вину своего сына?

– Своего сына. Своего!.. Герберт – его сын. А еще он – калека. Ты и сам должен понимать, что в тюрьме он не выживет… Дядя Стас – великий человек! Только он мог взять на себя чужую вину…

– Да, жалость великое дело…

По сути, Андрей раскрыл тяжкое уголовное преступление, но удовлетворения не было, вместо этого он испытывал чувство некоторой безысходности. Казалось бы, он продвинулся далеко в своих подозрениях насчет тихого омута, где водятся черти. Но в то же время попал в тупик. Оказывается, Станислав Казимиров вовсе не чудовище. Он взял на себя вину сына, страдает из-за него. Уже одно это говорило о нем как о порядочном человеке… Другое дело, что сам сын – порядочная скотина. Отца на жалость взял. И, возможно, с той же колокольни пользуется и Риммой…

– В том-то и дело, что великое… – кивнула она. – Но ты не думай, я не только из жалости…

– Переспала с ним?

– Да что ты заладил! Спала, переспала… Не было ничего… То есть было, но совсем не то, что ты думаешь… Герберт сказал мне, что хочет признаться в убийстве. Я связалась с дядей, он сказал мне, что его надо остановить… Пришлось уговаривать Герберта…

– Уговорила? – ехидно усмехнулся Андрей.

– Да, но не так, как ты думаешь… То есть близко к тому… Я сделала ему массаж…

– Эротический?

– Ну, если честно, что-то вроде того. Только я не раздевалась и на спину его не переворачивала… Но ему было очень приятно. Так приятно, что простыню испачкал… А тут ты звонишь, я подумала, что ты не так все поймешь… Ты не так все понял… Не было у нас ничего с Гербертом. А массаж – это не измена…

Андрей смотрел на Римму и думал о том, какая она красивая и желанная. Он хотел ей верить, но, увы, не мог… Не было никакого массажа. Был полноценный секс… Возможно, это сам бес уверял его в том, пользуясь голосом интуиции, но как бы то ни было, Андрей собрал все свои вещи и ушел. Дверью он на прощанье не хлопнул, но мысленно заколотил ее крест-накрест досками…

В камере был полный бардак. Сразу три зэка из хозобслуги стучали молотками, приколачивая к рейкам полосы хвойной вагонки. Работа шла с огоньком, к вечеру, возможно, все будет сделано, но пока что приходилось мириться с шумом. Станислав не злился: ведь он сам заварил эту кашу. Тем более что из-за этого шума свободно можно было разговаривать по телефону. Купленного надзирателя никто не боялся, но в камеру мог глянуть кто-нибудь из тюремного начальства. Увидят телефон, начнутся разбирательства. Такая вот здесь жизнь – ремонт в камере за свой счет делать можно, а звонить родным нельзя. Как бы нельзя…

Станислав лег на свою шконку, зашторился, вытащил телефон, глянул на дисплей. Как знал, что есть пропущенные звонки. Целых три. И все от Риммы. Не эсэмэски, а звонки…