— Ваше Превосходство, — с официальным обращением спорить с генералом немного легче. По крайне мере, я не чувствую себя невоспитанной нахалкой. — Чтобы бояться способностей Мотылька видеть привязки, нужно представить, что женщину могут выпустить в космос, а это категорически невозможно. Версия, конечно, интересная, но она рассыпается на глазах.

— Зря ты так думаешь, — усмехается генерал, — о том, что ты видишь живых, знали все, кто должен. А что не видишь через космос с планеты на планету, не знал…

— Никто, — эхом заканчиваю мысль и тяжело выдыхаю. — Я сама узнала только на Эридане. Куда легче было поверить, что я все рассмотрю с Дарии, и никуда лететь не придется ни Мотыльку, ни Тиберию.

Живучая версия, изворотливая, как змея. Лишних свидетелей вместе с исполнителями убирают всегда, но особо ценных можно оставить, если как следует за ними прибраться. Например, таких, как Остий. А потом внедрить их к противнику и следить издалека, как генерал будет решать старательно созданную для него проблему. И ведь у нас по-прежнему нет на разведчика ничего конкретного.

— Тебе нужно отдохнуть, — настаивает Наилий. — Я пришлю Публия со снотворным.

— Нет, я сама засну! — поспешно отвечаю, и генерал не спорит. — А ты к Остию вернешься? Снова допрашивать?

— Разумеется. Теперь у меня есть нити, за которые можно тянуть. Посмотрим, какой улов сегодня будет.

Надеюсь, сети не принесут очередного мертвеца. Генерал уходит, а я послушно укладываюсь обратно на подушку. Успокоившийся разум отключается, стоит мне закрыть глаза. Щелк — и темнота.

Светило за окном палаты висит в небе, как приклеенное, и никак не скатится за горизонт. День, ночь, месяц, цикл — один и тот же ровный белый свет. Сколько я здесь? Не знаю. Играюсь с кроватью, поднимая и опуская изголовье с пульта управления. Можно еще поднять ноги или вовсе сделать бугор под коленями. Рядом столик, а на нем еды будто на звезду вечно голодных дозорных: соки, морсы, выпечка, фрукты, свежая зелень. Не хочу есть, даже смотреть туда. Вместо больничной формы безразмерная сорочка до колен. Тоже белая. А на сгибе локтя внутривенный катетер. Лекарство мне капает робот-инфузомат, каждые два часа меняя шприц с раствором. Так медленно капает, что пузырек воздуха еле движется по прозрачной трубке. Круглосуточный присмотр, постоянный контроль и полное одиночество.

Шум под кроватью слышу сразу и подтягиваю трубку капельницы, чтобы перегнуться вниз через борт. Гладкий стерильный пол недоуменно обнюхивают два пушистых зверька. Таких маленьких, что легко помещаются на ладони. Откуда они здесь? Доверчиво идут в руки и жмурятся, когда глажу по длинным ушам. Совсем не боятся. Голодные, наверное, а у меня едой пахнет. Отламываю лист салата и предлагаю гостям угощение. Набрасываются не думая, пережевывают со звонким хрустом.

— Кто разрешил?

Вздрагиваю и оборачиваюсь к двери. У медика в хирургической одежде видно только глаза. Отсюда кажется, что они голубые и холодные, как ломкий весенний лед.

— Никто. Я сама их взяла.

— Отдайте. Запрещено.

— Нет!

Прячу зверьков под одеяло и упрямо повторяю: «Нет!» Никто их у меня не отнимет, даже если станут вырывать силой! Плевала я на инструкции и распорядок, чужое мнение вместе с желанием сделать как лучше.

— Не отдам!

— Хорошо, — сдается врач и поднимает руки в перчатках. — Тогда ложитесь, я должен вас осмотреть.

Выпускаю гостей на пол и задираю рубашку до груди. К обнаженному животу хирург прикасается легко и осторожно, будто к хрупкому стеклу. Постукивает и поглаживает так медленно, что я не замечаю, как осмотр превращается в ласку. Врач добирается до груди, сжимает в ладони и обводит большим пальцем сосок, пока он не становится твердой горошиной. Глупо спрашивать: "Что происходит? Зачем вы это делаете?» В стерильной тишине палаты любой звук неуместен, кроме моего тихого стона.

— Больно? — спрашивает врач. Маска скрывает лицо, но по морщинам в уголках глаз можно догадаться, что широко улыбается.

— Нет. Совсем не больно.

Ладонью в перчатке врач возвращается на живот, спускается ниже, ныряет под резинку белья, а я уже выгибаюсь навстречу. Хорошо и сладко до волн дрожи по телу. Не знаю, чувствует ли он что-нибудь через перчатку, я больше не могу сдерживаться. Мечусь на постели, сжимая простынь в кулаках, хватаю открытым ртом воздух. Пика никак не достигнуть, напряжение только сильнее…

Палата гаснет и проваливается в душную темноту эриданской ночи. Сон мешается с явью, а все те же руки ласкают меня. От его тела словно пар идет, с волос падают тяжелые капли воды, и тонкий запах мыла возвращает в реальность.

— Наилий.

— Да.

На мне осталась только рубашка, задранная до подбородка, когда успел раздеть? Слишком сильно устала, слишком крепко спала, но хочу так, будто полночи стонала под ним. Генерал разводит мои ноги и ложится, касаясь все еще влажной после душа кожей.

— Снилось что-то приятное? Ты готова ко мне. Не хотел будить, но…

Не даю договорить, обнимая за шею и запечатывая губы поцелуем. Лучше, чем во сне. Ближе, роднее, по-настоящему. От нетерпения трусь об него животом и ловлю рукой твердый от возбуждения член генерала. Бездна, скорее же!

— Дэлия, — со стоном зовет меня Наилий, когда цепляюсь ногами за спину и насаживаюсь на него сама.

Моё имя тонет в тяжелом неровном дыхании, от поцелуев саднят губы. Генерала всегда слишком много, но сегодня нас поровну. Он нежен, как во сне, как никогда прежде, но наслаждение только ярче и острее. Тону в его ласках, отзываюсь на каждую, наощупь узнаю изрезанные шрамами плечи, сильные руки. Наилий поднимает за бедра и прижимает к себе крепче. Так, что сложно не кричать. Боль нарастает, превращаясь в ослепительную вспышку, бьюсь под ним судорогой и падаю на промокшую простынь. Каждый вздох затихающим эхом, пульсация во мне — воспоминанием, с которым не хочется расставаться. Не отпускаю генерала, даже когда становится тяжело дышать под его весом.

— И все-таки, — шепчет он, поднимаясь на локтях и целуя в припухшие губы, — что тебе снилось?

Неугомонный. Все нужно знать.

— Ты мне снился в хирургической одежде и с маской на лице. По глазам узнала. Осмотр закончился близостью.

Генерал тихо смеется и ложится рядом со мной, поглаживая по бедру. Даже в темноте вижу, как вспыхивают озорными искорками его глаза.

— Если хочешь, я могу наяву поиграть с тобой в доктора.

— Нет! — вздрагиваю, испуганно зажимая рот, а генерал беззвучно хохочет.

Шутит или издевается?

— Готовьтесь к осмотру, рядовой Тиберий.

Напускная строгость в голосе Наилия пропадает сразу, и я тоже заражаюсь весельем. Напряжение последних дней отпускает окончательно, оставляя в теле только приятную истому. Дивный способ снимать стресс. Генеральский. Любимый мужчина опрокидывает меня на спину и действительно гладит по животу, но от смеха объект осмотра ходит волнами.