Щеки Алекс зарделись румянцем.

– Конечно, помню. Но я не поняла, что все это значило. Я до сих пор не знаю.

– Может, мне нужно продемонстрировать это еще раз, и тогда ты все поймешь.

Сердце Алекс забилось как бешеное. Настя играла с ней, и она была во власти этой советской девушки. Алекс пристально посмотрела в Настины глаза – такие же голубые, как русское небо.

– Может.

– Я не могу встать. Тебе придется подойти ко мне.

– Подойти к тебе, – глупо повторила Алекс, – хорошо. – Она присела на краешек узкой кровати, на которой полулежала девушка. Когда Алекс наклонилась над ней, полные губы Насти медленно растянулись в улыбке.

Но тут кто-то стал громко и настойчиво колотить в дверь – Алекс отпрянула от девушки.

– Анастасия Григорьевна! – донесся голос с той стороны. – Кое-кто хочет с вами поговорить. Это официально.

Настя с тревогой посмотрела на Алекс.

Официальное лицо. Значит, добра не жди, подумала Алекс, приоткрывая дверь. Каково же было ее изумление, когда за дверью она обнаружила знакомого шпика из «Метрополя»! Низенький толстячок с проплешиной на голове в мятом костюме. Человек из НКВД.

– Пройдемте со мной, пожалуйста, – сказал он.

* * *

Алекс затопили страх, сожаление и чувство вины. Спускаясь вслед за шпиком по грязным ступенькам, она никак не могла сосредоточиться. Неужели она подвергла семью Дьяченко смертельной опасности? Угрожало ли что-нибудь ей самой? Боже, что же она натворила?!

Энкавэдэшник подвел американку к машине, стоявшей рядом с домом.

– Садитесь, – велел он, открывая пассажирскую дверь. Алекс немного успокоилась. Во всех известных ей фильмах жертву похищения всегда заталкивали на заднее сидение машины или вообще в багажник. С тяжелым выражением лица человек из органов обошел автомобиль, сел за руль и завел двигатель. Алекс снова охватил страх.

– Кто вы такой и куда вы меня везете?

Он заговорил, глядя перед собой и не переводя взгляда на девушку.

– Не важно, кто я. Гораздо важнее, куда я вас не везу, а именно – в штаб-квартиру НКВД.

От слов «штаб-квартира НКВД» у Алекс похолодело сердце.

– Я приписана к военно-воздушным силам США, и меня будут искать, – заявила девушка. Но она блефовала.

Шпик не обратил на эту угрозу никакого внимания.

– Вы создаете проблемы, – резко произнес он. – Семья Дьяченко и без того была под подозрением из-за отца, и ваше присутствие снова разжигает это недоверие.

На мгновение Алекс лишилась дара речи. Он не собирался её арестовывать. Похоже, энкавэдэшник хотел ее урезонить. Это не укладывалось у американки в голове.

Приободрившись, она сказала тоном, граничившим с грубостью:

– Она советский герой, гордость своего полка. Почему журналисту нельзя с ней побеседовать?

– Не глупите, – рявкнул шпик. – Ваша встреча носила совсем иной характер. Это был частный визит американской гражданки в политически неблагонадежную советскую семью.

– К чему вы клоните? Мне нельзя навещать Дьяченко?

– Да, нельзя, если вы хотите их уберечь.

Алекс не мигая посмотрела в заляпанное лобовое стекло, заметив, что они уже второй раз поворачивают за тот же угол.

– Почему вы мне это говорите?

– Потому что НКВД не хочет арестовывать героя.

– НКВД или вы? Я ни разу не слышала о пощаде со стороны НКВД.

– Вы задаете слишком много вопросов. Просто поверьте мне на слово: вам туда нельзя. За вами слежу не я один, – мужчина остановил машину перед «Метрополем».

Наклонившись над Алекс, он потянул ручку и толкнул дверцу.

– Теперь можете выходить.

Вернувшись в гостиницу, Алекс почувствовала себя побитой собакой. При всех своих огромных размерах «Метрополь» все больше походил на тюрьму.

Девушка на секунду замешкалась у входной двери, а потом направилась к стойке регистрации, заставив себя улыбнуться.

– Добрый день! Есть ли для меня почта?

– Да, мисс Престон, – администратор достал откуда-то из-под стойки желтый конверт, положил его сверху и подтолкнул по направлению к журналистке. – Телеграмма из Соединенных Штатов.

– Благодарю, – сказала Алекс. Она открыла конверт, поднимаясь по лестнице к своему номеру. Никаких неожиданностей – это была еженедельная телеграмма от Джорджа Манковица, как всегда, обнадеживающая.

ФОТО ОТЛИЧНЫЕ ТЧК БОЛЬШЕ НЕ НАДО ФРОНТА ТЧК МОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ НОВЫЕ СНИМКИ СТАЛИНА ИЛИ СОВЕТСКИХ ВОЕННЫХ ЗАВОДОВ ТЧК ЭТО ПОЙДЕТ НА УРА КОНЕЦ

От упоминания ее успехов на родине Алекс слегка повеселела. Хотя бы что-то она делает как надо. Быть может, эта телеграмма сможет побудить ее вернуться к работе и отвлечь от беспрестанных мыслей о Насте, опасных для них обеих.

Алекс позвонила в Отдел печати, узнать, сможет ли она вернуться на Южный фронт. Если нет, она была согласна поехать на любой военный завод.

На фронт возвратиться ей не разрешили, но зато удовлетворили вторую просьбу. Когда советские войска поначалу с трудом отражали натиск немцев, а их плохое вооружение чуть ли не разваливалось на части, советскому руководству не хотелось обнародовать этот факт. Но теперь эвакуированные на восток заводы выпускали танки нового образца и новые мощные самолеты – и все это она могла сфотографировать. Алекс согласилась без колебаний.

* * *

Второго ноября журналистка получила официальное разрешение посетить Саратовский авиационный завод. На сборы у нее ушел час, а на то, чтобы попасть в военный эшелон, следовавший в Саратов, – сутки. Поезд попал под обстрел, но пострадали лишь пути, вагоны не задело. Состав остановился, прибывшие ремонтники положили новые рельсы, и через полчаса эшелон вновь тронулся в путь. Алекс сошла с поезда в Саратове, а состав покатил дальше на юг.

На заводе, как она и ожидала, работало много женщин. Но Алекс для себя решила, что без равенства вполне можно обойтись. Условия труда на предприятии были просто ужасные. От ударов стали о сталь лопались барабанные перепонки. Еда в заводской столовой была хуже, чем на фронте. Но самой большой проблемой было то, что в цехах стоял адский холод. Изо рта рабочих, одетых в рваную и грязную одежду, вырывался пар.

Алекс удалось поговорить с несколькими женщинами, которые возвращались в общежитие после двадцатичетырехчасовой смены. Исхудавшие, они еле волочили ноги от усталости, но их патриотизм казался искренним даже без надзора заводского комиссара. Это произвело на журналистку сильное впечатление, и она попыталась отразить все здешние трудности в своих снимках.

На следующий день мастер провел ее в цех, где собирали Яки. Алекс фотографировала сварщиков, электриков и установщиков пулеметов. Когда мастер предложил ей встать на крыло и заглянуть в кабину, лицо американки расцвело от воспоминания о том, с каким восторгом об этом самолете отзывалась Настя.