Алекс присоединилась к ним в день похорон. Она подошла к гробу, окруженному красными знаменами, а потом вышла из очереди и стала ждать прибытия почетного караула. Шестеро мужчин в форме подняли гроб на плечи и вынесли его наружу, поставив на лафет орудия, который был прицеплен к джипу. За гробом с венками по Красной площади медленно шли представители правительства, офицеры и солдаты. Один из них нес красную подушечку, на которой были выложены медали погибшей. Алекс тоже дошла вместе с процессией до Кремлевской стены, где был проведен короткий похоронный ритуал. Рядом с гробом теперь стояла пожилая женщина, державшая за руку девочку. Должно быть, осиротевшие мать и дочь Марины Расковой, подумала Алекс.

К присутствующим с речью обратился генерал Осипенко и другие кремлевские лица, которых американка не знала, после чего почетный караул дал ружейный залп. Из громкоговорителей, установленных на стене, зазвучал гимн СССР, и гроб увезли. Алекс было известно, что это лишь церемония. Тело Марины Расковой затем будет кремировано, а урна с прахом захоронена в Кремлевской стене.

Журналистка старалась фотографировать происходящее как можно аккуратнее. Вокруг нее плакали люди, и она разделяла с ними эту тяжелую утрату. Алекс не верила в жизнь после смерти и посмеялась бы, если бы её стали уверять в том, что дух Расковой знал, что она пришла на похороны. Но ей все равно казалось важным быть здесь, у гроба, отдать дань уважения этой необыкновенной женщине, трагически ушедшей из жизни.

Толпа стала расходиться, и Алекс тоже побрела в сторону «Метрополя», размышляя о том, как ей теперь вернуться на Южный фронт. Впрочем, она чувствовала усталость от одной этой мысли. Вдруг кто-то возник на пути у журналистки, вынуждая её остановиться.

– Анна Дьяченко… – тихо сказала Алекс, узнав женщину.

– Здравствуйте, мисс Престон. Я надеялась, что вы придете сюда фотографировать, и мне удастся вас отыскать. Я побоялась спрашивать вас в гостинице.

– Как вы узнали, что я Москве?

– Я не знала этого, конечно же. Настя отправила меня сюда. Она подумала, что вы, скорее всего, приедете на это печальное мероприятие, чтобы сделать снимки.

– Настя? – выпалила внезапно обрадовавшаяся Алекс, пытаясь разобраться в ситуации. – Вас послала Настя? Но как?

Анна взяла журналистку под руку и повела ее в сторону метро.

– Две недели назад она была ранена. Госпитали переполнены, и она попросилась ко мне. Сейчас она дома и хочет вас увидеть.

– Ее ранили? Насколько серьезно? – В голове у Алекс была полная каша и множество вопросов. – Вы не боитесь, что вас заметят в компании со мной?

Анна сначала ответила на последний вопрос.

– Навестите нас не сегодня, а в какой-нибудь другой день. Сейчас мы просто два пассажира метро, – Анна ускорила шаг, потянув за собой Алекс. – Ее ранило в ногу, но лучше пусть она сама все вам расскажет.

* * *

Соседи у подъезда и в коридоре коммуналки увидели Алекс. Но даже если среди них и были стукачи, мать Насти явно решилась пойти на риск. Огорошенные соседки в коридоре воззрились на незнакомку. Анна Дьяченко указала на Алекс, одетую в форму летчицы, и сказала нарочитым тоном: «Это американский лейтенант. Она была другом Марины Расковой». После этих слов выражение подозрительности на лицах соседок сменилось благоговением. Анна открыла дверь в свою комнату и впустила Алекс.

Настя Дьяченко сидела, вытянув ноги и опираясь на подушки, на лавке, которая, как верно догадалась журналистка еще в первый раз, служила ей постелью. Лицо девушки просто сияло.

– Проходите, присаживайтесь, – пригласила мать Насти, и Алекс поняла, что стоит не шелохнувшись.

Не отрывая глаз от лица Насти, Алекс подошла к ней и поцеловала девушку в лоб.

– Я… так рада снова видеть тебя.

Пальцы Насти скользнули по подбородку Алекс.

– Я не была уверена, что ты в Москве, но очень на это надеялась.

– Узнав о гибели майора Расковой, я вернулась сюда, как только смогла, чтобы попрощаться с ней. Если б я знала, что ты здесь, я бы приехала раньше, гораздо раньше, – Почувствовав, как Анна придвинула ей стул, американка села.

– Я не могу унять слезы с тех пор, как узнала об этом. Я любила ее. Мы все любили ее. Ты фотографировала на похоронах?

– Да, я сделала несколько снимков. Отправлю их через посольство без цензуры. Может, у меня и будут с этим проблемы, только мне все равно. Хочу, чтобы американцы увидели эти фотографии и узнали про Марину Раскову.

– Хорошо, мне нравится. Я тоже хочу, чтобы они про нее узнали. Где тебя застало это известие?

– В Каменске. Я была там вместе с другими журналистами. Мы ездим в те места, куда нам разрешает Кремль.

На Настином лице появилась вымученная улыбка.

– Какая ирония судьбы. Я как раз вылетала с аэродрома в Каменске, когда меня подбили.

Алекс нахмурилась.

– Подбили… звучит просто ужасно.

– Да уж, – согласилась Анна, стоявшая позади Алекс, – я чуть в обморок не упала, когда получила это известие.

Когда тема сменилась и речь зашла о воздушном бое, глаза Насти засверкали.

– Ты бы видела нас, Алекс! Шесть советских Яков против шести Мессершмиттов. Думаешь, равный бой? Ничего подобного. Я откололась от своей группы, и у меня было такое чувство, что все шесть Ме-109 сели мне на хвост. Сбежать бы не вышло, так что я полетела им навстречу и сбила одного из них. Но его напарник вернулся и задел мой самолет и мою ногу в придачу пулеметной очередью.

– Не могу про это слушать, – призналась Анна. – Вы тут поговорите, а я пойду собираться на работу. – Мать Насти достала с полки полотенце и отправилась в общую ванну, закрыв за собой дверь.

Настя всё так же увлеченно рассказывала:

– Сначала я даже не почувствовала боли, просто стало мокро. Я наклонилась, чтобы взглянуть на ногу, и тут еще одна пуля попала в кабину – прямо туда, где секунду назад была моя голова. Похоже, раненая нога спасла мне жизнь.

– И ты все-таки смогла приземлиться? – не веря своим ушам, спросила Алекс.

– Да. Я дотянула до аэродрома, благо, до него было недалеко. Посадила самолет на взлетную полосу и катилась, пока он не остановился. Потом я просто отключилась. Я пришла в себя, когда однополчане вытаскивали меня из кабины, словно мешок с углем. Меня отправили в госпиталь. Врачи сказали, что пуля чиркнула по кости, но не раздробила ее. Меня продержали там несколько дней, а потом отпустили домой, потому что нужно было освободить место для солдат с более тяжелыми ранениями.

Алекс приподняла одеяло, чтобы посмотреть на ранение: на ногу была наложена шина, и она была до колена забинтована.

– Сколько дней ты пробудешь дома?

– Я уже здесь десять дней. Как только снова смогу нормально ходить, сразу вернусь обратно. Сколько еще немецких самолетов не сбито!