Выложив всё это, он понял, что должен теперь отдышаться, как после пробежки. Слова будто всколыхнули тёмные воды, выпустив наружу тщательно хранимые в глубине души обиду и гнев. Сейчас бард был даже рад, что утренний дождь усилился: капли, проникавшие сквозь яблоневую листву, охлаждали его разгорячённые щёки, позволяя скрыть непрошеные слёзы.

Поняв, что рассказ окончен, Мартин хлопнул его по плечу.

– Тебе просто нужно время, – сказал он. – Оно лечит любые раны.

– И сколько его ещё надо? – фыркнул Элмерик. – Десять лет? Двадцать? Может быть, вся жизнь?

– Может, и так, – согласился Мартин. – Ясно одно: тебя гнетёт то, что случилось. Думаю, твоему отцу тоже несладко. Значит, рано или поздно вам придётся поговорить.

– И что я ему скажу? – Бард пожал плечами, понемногу успокаиваясь. – Мне больше нечего добавить.

– Для того и нужно время: чтобы найти новые слова – лучше прежних. Если их пока нет – значит, время ещё не пришло.

Элмерик хотел было заявить, что ни за что не пойдёт на мировую первым и пусть отец сам делает шаги навстречу, но удар утреннего колокола прервал его на полуслове.

– Идём в дом, – сказал Мартин. – Глупо будет пропустить завтрак. Особенно когда накануне не ужинал.

Не дожидаясь ответа, он быстрой походкой зашагал по дорожке, которая вела ко входу. Элмерик, не заставляя себя уговаривать, бросился следом, топая по лужам. В животе и впрямь урчало от голода, и бард не знал, чего хочет больше: есть или всё-таки спать. А ещё ему было обидно: Мартин теперь знал о нём почти всё, а вот о себе так и не рассказал. А ведь мог бы – на волне общих откровений. Но проклятый колокол, прозвенев не вовремя, всё испортил.

Впрочем, Элмерик уже понял: у каждого из обитателей мельницы имелись свои секреты, и ничего зазорного в этом не было. Само место располагало: Чёрный лес тоже хранил немало тайн. А уж сколько загадок водилось в библиотеке мастера Патрика… Но бард был уверен: всё тайное со временем становится явным. Надо лишь иметь терпение, чтобы узнать всё в свой срок.

В этот день он шёл на занятия, едва переставляя ноги, но воодушевлённый мыслями о будущем. Если он в полной мере постигнет колдовское искусство и станет одним из Соколов – пускай даже не рыцарем, – ему точно будет что сказать отцу при следующей встрече. А вот тот, пожалуй, потеряет дар речи.

И лишь одно продолжало тревожить барда: проклятый подменыш по-прежнему был где-то рядом. И хоть тот никак себя не проявлял, его незримое присутствие не давало Элмерику жить спокойной жизнью…

Осень наступила быстро. Вроде ещё вчера на дворе царило позднее лето, и вдруг за одну ночь всё переменилось. Небо стало ниже, тучи принесли мелкую холодную морось, листья на деревьях окрасились в цвета заката и золота, а гроздья росшей на склонах холма рябины алели, будто язычки пламени в сплетении тёмных ветвей. Пшеничные и ячменные поля уже успели убрать, сбор же прочего урожая был в самом разгаре. Наступало традиционное время деревенских ярмарок и осенних свадеб, а на мельнице возле Чёрного леса готовились отмечать Мабон – праздник, когда день становится равен ночи, а Колесо Года поворачивается, проходя очередной рубеж.

Издавна считалось, что в канун Мабона нужно избавляться от всего, что отгорело и стало ненужным, чтобы идти навстречу тёмной половине года без лишнего груза на душе. Но, признаться, Элмерик и думать забыл о прошлом – некогда было. А сожалеть если и приходилось, то лишь об одном: учёбы было много, свободного времени почти не оставалось, и они с Брендалин оставались наедине так редко, что бард до сих пор не осмелился рассказать ей о своих чувствах.

Обучение Соколят, как их называли между собой учителя, тем временем подошло к середине. За почти две луны, прошедшие с Лугнасада, новобранцы узнали множество тайн, о которых ранее и помыслить не могли. Они продолжали изучать огам вместе с молчаливым мастером Флорианом и теперь могли сами творить заклинания. Умели найти безопасный путь в лесу и в холмах, отвадить недоброжелательных фейри, отыскать потерянную вещь, раздобыть дичь или чистую пресную воду. Теперь никто из них уже не заблудился бы в болотах Чёрного леса. Последние уроки были посвящены защите от вредоносных чар, и Элмерик с превеликим удивлением узнал, что средства «от всего на свете» не существует. Даже самым великим чародеям приходилось всякий раз выбирать, от чего лучше будет себя обезопасить: от ветра, молнии, нападения диких животных или, скажем, от дурного глаза. А больше трёх защит одновременно накладывать было вообще нельзя.

Мастер Флориан по-прежнему не замечал барда, хотя тот из кожи вон лез, чтобы добиться одобрения. Поначалу Элмерик расстраивался, но вскоре смирился – насильно ведь мил не будешь. Отчего учитель его так невзлюбил, он по-прежнему не знал. Если что-то в уроке казалось непонятным, бард спрашивал у Орсона – тот теперь выбился чуть ли не в лучшие ученики по огаму. Соперничать с ним мог разве что Джерри, но к нему Элмерик благоразумно не обращался, чтобы не стать мишенью для злых насмешек.

Мастер Патрик учил Соколят варить зелья и делать обереги. Вечно хмурого мельника Элмерик по-прежнему немного побаивался, поэтому старался от уроков не отлынивать, хотя возиться со снадобьями и склянками не особенно-то любил. Ему больше по душе были дни, когда они одни, без учителя (тот всё ещё хромал и из дома выходил редко), отправлялись в лес, чтобы собрать травы и ягоды, необходимые для отваров. Теперь Соколята знали, как правильно взять у дерева живую ветку, чтобы не обидеть его, как лучше сделать подношения духам леса, как развести такой огонь в тигеле, чтобы пламя горело ровно и зелье не вскипело раньше времени. Труднее всего было зазубривать, что и в какие дни следует собирать. Одни травы обретали полную силу на рассвете, другие – на закате, а иные давались в руки лишь в полнолуние. Что-то нужно было срезать ножом из холодного железа, а что-то выкапывать вместе с корнем, а потом сушить на свету или в темноте. В общем, сложностей хватало. Обереги лучше всего получались у Розмари (хотя Элмерик порой считал, что она слишком уж много хвастается), а вот по зельям в лучшие ученицы выбилась Брендалин – недаром же она была племянницей алхимика. Пока остальные мучились с отваром, залечивающим мелкие ранки и порезы, она уже составляла сборы против более серьёзных хворей.

Деревенские жители души в ней не чаяли и частенько захаживали на мельницу за снадобьем от кашля, чирьев или лихорадки. Мастер Патрик только радовался, что его стали меньше беспокоить по пустякам, а бард ревниво подозревал, что кое-кто из посетителей нарочно сказывался больным, чтобы поболтать с красивой чародейкой. К счастью, Брендалин будто бы не замечала этих неуклюжих знаков внимания и вела себя со всеми ровно и вежливо, а от платы скромно отказывалась, утверждая, что сама пока только учится. Элмерик знал и её тайное желание: Брендалин мечтала сварить зелье истинного зрения, чтобы все наконец-то смогли успокоиться насчёт подменыша, если тот и впрямь существовал. Мастер Патрик тоже знал об этой идее. Он по обыкновению качал головой, поджимал губы и ворчал, что всё равно ничего не выйдет. Дескать, слишком сложно для новичка. Но, несмотря на уже пять или шесть неудачных попыток, Брендалин не спешила сдаваться, и Элмерику было по душе её упорство.