Шпион (по рассказу полковника) преодолел все преграды и, вооружённый великолепной картой, проник в глубь здания. И вот он обращается к ней и вдруг понимает, что карта не отображает реального положения дел. В то же время очевидно и качество исполнения – отличная печать, дорогая бумага, – и регистрационный номер на месте, и штамп есть соответствующий. Вроде бы все четко ясно – настоящий шедевр картографического искусства…

Что сделает шпион? Отбросит бесполезный документ и попытается самостоятельно зарисовать все хитросплетения ходов и выходов в потрёпанном блокнотике паршивой шариковой ручкой? Нет, разумеется. Может, это и самый правильный вариант, но наш шпион – всего лишь человек. Мериться своими жалкими умениями с мастерами обобщения, вычленения главного, наглядного представления и рисования? Нужна невероятная смелость и уверенность в себе, чтобы отказаться от потрясающей карты у тебя в руках и двигаться дальше, полагаясь исключительно на собственные чувства. Если бы у шпиона имелись необходимые для этого качества, разве он стал бы тем, кем стал? Он был бы прирождённым лидером, или гениальным артистом, или учёным. Однако он ни то, ни другое, ни третье, он всего лишь шпион. Человек, который сам не совершает открытия, а разнюхивает то, что делают другие, выведывает чужие знания. Такой образ действий неизбежно предполагает веру в существование некоей скрытой истины: ведь ни один настоящий шпион никогда не признает, что всю жизнь гонялся за ничего не значащими фальшивками.

Все это очень важно понять при исследовании его натуры – и особенно в тот момент, когда он с похищенной правительственной картой проник в глубь тщательно охраняемого здания. Думаю, такого шпиона можно по справедливости назвать образцовым представителем своей профессии, одним из лучших, преданным делу, исполненным хитрости и упорства. Именно эти качества позволили ему преодолеть все опасности и привели к желаемой цели. Однако в то же время они определяют ход его мыслей, ограничивая выбор действий. Какие-то решения становятся для шпиона просто невозможными. Так что мы должны понимать: чем лучше он в своем ремесле, чем искушеннее, чем больше ему предан, чем опытнее и терпеливее – тем меньше он способен отбросить эти свои достоинства и вместе с ними карту, взять ручку и чистый лист бумаги и зафиксировать то, что видит. Для вас, возможно, такой выход был бы естественным, однако шпиону он представляется совершенно неприемлемым, отталкивающим и несовместимым с его гением.

Он начинает рассуждать привычным ему и вроде бы единственно возможным образом – хотя на самом деле всего лишь пытается уклониться от очевидного противоречия, которое отвергают его разум и инстинкты. Вот настоящая правительственная карта, а вот, прямо здесь, многочисленные коридоры и двери. С виду документ такой же подлинный и важный, как и другие, которые шпион добыл, рискуя жизнью. «Может ли эта карта быть фальшивкой? – спрашивает он себя. – Я знаю, что она выпущена официально, и чиновник, у которого я её выкрал, явно дорожил ею и не сомневался в её ценности. Оправданно ли игнорировать карту лишь потому, что она якобы не соотносится с тем, что я вижу перед собой?»

Шпион обдумывает всё и так, и сяк и наконец находит ключевое слово: якобы. Карта только кажется не имеющей отношения к реальности! На секунду он едва не поддался заблуждению. Создателям карты почти удалось провести его, мастера притворства и обмана, который всю жизнь выведывал их секреты. Теперь, однако, ему всё ясно. «Они пытались надуть меня с помощью моих же трюков!».

Под этим шпион понимает, естественно, образ мыслей, аналогичный его собственному. Он даже польщён. Дурное настроение, вызванное расхождением между картой и реальностью, бесследно испарилось. Он бодр, энергичен, готов к любым трудностям и полон решимости расследовать возникшую проблему до конца.

«Рассмотрим факты и то, что из них следует, – говорит шпион сам себе. – Прежде всего, могу сказать определенно: эта карта важна. Всё, что я о ней знаю, и весь мой опыт позволяют сделать такое предположение. Мне также известно, что она якобы не отображает реального положения вещей. Совершенно очевидно, однако, что между ней и зданием, которое она должна описывать, существует некая взаимосвязь. Какая именно? И что на самом деле представляет собой карта?»

После секундного размышления шпион приходит к умозаключению: «Вывод один – в неё вплетен какой-то хитрый, искусный шифр, который должен ввести непосвящённого в заблуждение. Те, для кого предназначена карта, знают об этом, а мне данное обстоятельство было неизвестно – до настоящего момента».

Тут шпион выпрямляется во весь рост и добавляет: «Тем не менее я всю свою жизнь занимался разгадыванием шифров. Ничто другое так меня не занимает. Можно сказать, я был рожден, чтобы их распутывать. И вот провидение и случай привели меня сюда с этим важнейшим закодированным посланием в руках!»

Шпион приходит в возбуждение, почти в восторг. Однако затем спрашивает себя: «Не слишком ли категорично я принимаю с самого начала, что карта настоящая, только лишь зашифрованная? Не напрасно ли отметаю заранее другие возможности? Ведь мне на собственном горьком опыте известно, как изворотлив человеческий мозг. Я сам тому живое подтверждение – только благодаря моему хитроумию мне удается оставаться незамеченным посреди сонмища врагов и добывать их секреты. Памятуя об этом, разве справедливо отказывать им в праве на подобное же коварство?»

Тогда он говорит себе: «Хорошо. Хоть разум и инстинкты подсказывают мне, что карта во всех отношениях подлинная, а меня ввело в заблуждение лишь отсутствие ключа к шифру, нужно признать и такую возможность – какая-то информация здесь фальшивая, а какая-то настоящая. Подобное предположение вполне обоснованно. Очевидно, чиновника, у кого я выкрал карту, интересовала лишь истинная её часть. Вооружённый неким изначальным знанием, которым я не обладаю, он следовал только ей, насколько это ему было необходимо для выполнения своих обязанностей. Он заурядный скучный служака, карта и шифр как таковые ему не интересны; ему нужно всего-навсего добраться по ней до своего кабинета. Сама карта и искусно переплетённая с ней ложная часть его не волнуют. Последнюю он просто игнорирует. И неудивительно. Работа чиновника никак не связана с картами, ему так же нет дела до их природы, как мне – до мелких деталей того, чем он занимается. Как и у меня, у чиновника нет времени вникать во всё, что его прямо не касается. И он спокойно пользуется картой, не принимая её близко к сердцу».

Шпиона искренне поражает и даже печалит мысль о том, что кому-то может быть совсем не интересна карта, на которую смотришь каждый день. Какие странные все же существа люди! Чиновник подходит к ней чисто утилитарно, не задаваясь вопросами о её тайнах, тогда как шпиону доподлинно известно, что главное как раз – понять в полной мере, что она собой представляет и что она отображает. Только в этом случае он постигнет остальное и перед ним откроются все секреты здания. Истина столь очевидна, что отсутствие интереса кажется просто непостижимым. Стремление узнать о карте как можно больше для шпиона настолько естественно, необходимо и универсально, что он видит в чиновнике чуть ли не представителя какого-то другого биологического вида, не человека.