– Я не заметил вообще никакой охраны, – сказал Джоэнис.

– Конечно не заметили. С одной стороны, вы – не шпион. С другой стороны, служба безопасности хорошо знает своё дело и не обнаруживает своего присутствия. Она действует только по необходимости. По крайней мере, ныне дела обстоят именно так. Но, предвидя, что в будущем появятся более коварные шпионы, мы в Картографии заготовили фальшивые планы.

Джоэнис кивнул. Теперь ему не терпелось заняться своими собственными делами, однако он не очень-то понимал, куда направить стопы. Решив действовать окольным путем, он спросил полковника:

– Вы убеждены, что я не шпион?

– Любой человек в каком-то смысле шпион, – пожал плечами полковник. – Но поскольку вы вкладываете в это слово конкретный смысл, отвечу: да, я убежден, что вы не шпион.

– Тогда сообщаю вам, что я нахожусь здесь в соответствии с особыми инструкциями и обязан явиться в определенный кабинет.

– Могу ли я взглянуть на ваши инструкции? – попросил полковник.

Джоэнис передал ему бумагу. Полковник изучил документы и вернул их.

– На вид – в полном порядке. Вам следует немедленно явиться в указанный кабинет.

– В этом-то и проблема, – сказал Джоэнис. – По правде говоря, я заблудился. Я пытался воспользоваться одним из ваших блистательных фальшивых планов и, вполне естественно, так никуда и не пришёл. Поскольку теперь вы знаете, что я не шпион и нахожусь здесь по служебному вопросу, я был бы в высшей степени признателен, если бы вы оказали мне посильную помощь.

Джоэнис сформулировал свою просьбу в осторожных и окольных выражениях, полагая, что это более соответствует строю мыслей полковника. Однако полковник отвёл глаза, и на его лице отразилось сильнейшее замешательство.

– Боюсь, что я не в силах вам помочь. Я не имею ни малейшего понятия, где расположен тот самый кабинет, и даже не могу посоветовать, в каком направлении вам надлежит двигаться.

– Как же так! – вскричал Джоэнис. – Вы ведь картограф! И хотя вы чертите в основном фальшивые планы, я уверен, что вы создаёте и подлинные, поскольку это заложено в самой природе вашей профессии.

– Всё, что вы говорите, совершенно правильно, – сказал полковник. – Особенно в том, что касается природы профессии. Каждый может догадаться, какова природа картографа, поскольку эта природа заключается в его работе. А работа эта в том, чтобы создавать карты и планы высочайшей точности, планы настолько ясные и чёткие, что следовать им мог бы даже законченный тупица. Моя функция была извращена по необходимости, которая выше моего понимания, поэтому я должен большую часть своего времени рисовать фальшивые планы, которые лишь создают впечатление подлинности. Но, как вы уже догадались, ничто не может удержать истинного картографа от создания истинных планов. Я стал бы заниматься этим, даже если бы мне строго-настрого запретили. К счастью, никто ничего подобного не запрещал. Более того, я получил на этот счёт точный приказ.

– От кого? – спросил Джоэнис.

– От высшего начальства в этом здании, – ответил полковник. – Те, кто возглавляют службу безопасности, пользуются подлинными планами, чтобы легче было дислоцировать и размещать вверенные им силы. Разумеется, подлинные планы служат им только для удобства – это всего лишь клочок бумаги, с которым сверяются столь же небрежно, сколь небрежно мы поглядываем на часы: сколько там натикало – полчетвертого или без двадцати четыре. Если нужно, они могут обходиться вовсе без планов, полностью полагаясь на собственные знания и власть. Подлинные планы для них – досадная мелочь, ничего серьёзного.

– Если вы чертите для них настоящие планы, – сказал Джоэнис, – то наверняка можете подсказать мне, в какую сторону надобно двигаться.

– Нет, не могу, – возразил полковник. – Только высшие чины знают это здание настолько хорошо, чтобы ходить куда им вздумается.

Полковник поймал недоверчивый взгляд Джоэниса и добавил:

– Понимаю, мои слова кажутся вам неправдоподобными, но, видите ли, за один приём я вычерчиваю лишь небольшую часть всего здания. Никакой другой метод не дает благоприятных результатов, ибо здание очень велико и запутанно. Чертеж я посылаю в вышестоящую инстанцию со специальным курьером. Затем я вычерчиваю следующую секцию, и так далее. Вероятно, вы думаете, что я могу мысленно объединить мои знания об отдельных секциях и составить представление о всём здании в целом? Скажу вам сразу: нет, не могу. Существуют ещё и другие картографы; они вычерчивают те части здания, которые я никогда не видел. Но даже если бы я лично собрал по кусочкам всю структуру здания, я ни за что не смог бы сложить все части в целостную картину. Любая секция здания кажется доступной моему пониманию, и я с величайшей точностью отображаю её на бумаге. Однако, когда речь заходит о том, чтобы охватить разумом все вычерченные мною бесчисленные секции, я совершенно теряюсь и не в силах отличить одну от другой. А если я размышляю об этом слишком долго, у меня пропадают сон и аппетит, я начинаю много курить, ищу утешения в выпивке, и это плохо сказывается на моей работе. Порой, когда меня одолевают пороки, я допускаю ошибки и не осознаю нанесённого ущерба, пока начальство не спускает мне часть плана на переработку. Это подрывает мою веру в собственные способности, и тогда я спешу покончить с дурными привычками и погружаюсь в работу: продолжаю мастерски вычерчивать по одной секции в один прием и не мучаюсь домыслами о здании в целом.

Полковник сделал паузу и потер глаза.

– Как вы можете предположить, – продолжил он, – моей решимости хватает ненадолго, особенно когда я нахожусь в компании моих друзей-картографов. В таких случаях мы порой обсуждаем структуру здания и пытаемся меж собой определить, какова она на самом деле. Обычно мы, картографы, довольно робкие люди. Как и шпионы, мы предпочитаем трудиться в одиночестве и не обсуждать друг с другом нашу работу. Но одиночество, которое мы так любим, порой становится просто непомерным, и тогда мы преодолеваем условности нашей природы и начинаем вести разговоры о здании: каждый из нас с горячностью и без всякой ревности добавляет свой кусочек к общему знанию, после чего мы силимся понять всё здание в целом. Вот тут-то мы и осознаём бесплодность наших усилий.

– Почему же? – удивился Джоэнис.

– Как я вам уже говорил, – ответил полковник, – секции общего плана, которые мы вычерчиваем, порой возвращают нам для переработки. Но когда мы – картографы – обмениваемся мнениями, то часто обнаруживаем, что двое из нас чертили одну и ту же секцию, причём каждый запомнил её и отобразил по-своему. Разумеется, подобные ошибки – в природе человека, и их следует ожидать. Но что приводит нас в замешательство – так это те случаи, когда начальство принимает обе версии. Можете вообразить себе чувства картографа, когда он узнает о чём-либо подобном!

– У вас есть какие-нибудь объяснения этому? – спросил Джоэнис.

– Ну, с одной стороны, у каждого картографа свой индивидуальный стиль, свои особенности метода; а отсюда – и вполне объяснимые расхождения. С другой стороны, даже самая блестящая память – ненадежный инструмент, поэтому вполне вероятно, что мы чертили совсем не ту секцию. Однако, по моему разумению, этих объяснений недостаточно, и только одно соображение представляется здравым.