Катю не утаишь, за ней – семья, муж, черт бы его побрал! Но главное – ребенок. Не его, Алекса, но Катин. Плоть от плоти. Кровь одна…

Когда-то бабушка ему сказала – тот, кто откроет все тайны крови, будет владеть миром. Только это будет власть добра и помощи. Он ничего не понял, то ли лет ему мало было, всего четырнадцать, то ли время такое было, не до других, все самому бы! Эгоизм подростковый. Задуматься бы тогда, ведь не просто так разговор начала…

…Алексу здорово попало от матери Славы-дауна. Именно за это слово, которое он громко выкрикнул, когда мальчик, играя, нечаянно попал в него мячом. Алекс торопился, на ходу поправляя новую рубашку, чуть выбившуюся из-под ремня брюк. Славиков мяч попал в грудь, тут же оставив черный след на белоснежной ткани. Разозлившись, Алекс и обозвал малыша «дауном». Мать Славика, воспитывающая его одна и любящая свое дитя со всем пылом страдающей души, недолго размышляя, отвесила Алексу оплеуху. «Он не виноват, что таким родился, а ты уродом вырос!» – крикнула ему, беря заплакавшего сына на руки. Как-то сразу расхотелось идти в кино, хотя там ждали друзья и Ленка. Ленка, из-за которой и были тщательно наглажены рубашка и брюки. Он вернулся домой, попытался пройти незамеченным в свою комнату, но в коридор вышла бабушка.

– Пора начать отвечать за свои слова и поступки, ты уже не ребенок, – осудила она, узнав причину его плохого настроения. – Раз к девушкам потянуло, взрослым становишься, душа от тебя выбора требует.

– Ты о чем, бабуль? – спросил просто так, мыслями находясь там, у кинотеатра.

– Так ребенку-то многое прощается, сам понимаешь. Все, что знает, по крови от мамы с папой передалось.

– Я не ребенок! И при чем здесь кровь? – вырвалось сразу.

– Кровь человека – мостик между душой и телом. Душа в маленького, еще нерожденного человечка лишь в середине срока беременности вселяется, тогда и кровь пульсировать начинает. Поэтому мамочка и ощущает первые шевеления плода в это время. И информация от матери к ребенку по крови передается: доброта, праведность поступков или преступность. Все, что накоплено ею и отцом за время их половой зрелости. И связь эта между отцом, матерью и их дитем долго сохраняется, до полового созревания самого ребенка. Поэтому он часто поступает так, как и родители. Смеется, когда им смешно. Плачет, если им плохо, не понимая причины. Ты сейчас себя уже осознаешь как мужчину, раз девочка всерьез понравилась. Так и веди себя как взрослый: выбирай, что можно говорить и делать. Закладывай информацию для будущего твоего потомства. Да и про себя самого не забывай: тебе жить долго. Весь вопрос, как? Никто за тебя не решит: добро нести в мир или зло. И что ребенку своему передашь: любовь к миру или озлобленность?

Вполуха слушал он тогда бабушку, ан нет, отложилось! И вспомнил когда: любимая женщина ребенка ждет. Хорошо, не от него: что со своей жизнью сделал, самому страшно. А ведь выбор был, права была бабушка…

Сейчас главная задача – Катю уберечь. Даже, если придется для этого убрать самого заказчика. Точнее, заказчицу, его давнюю любовницу Врублевскую.

Алекс откинулся на спинку сиденья. «Нужно успокоиться и подумать. То, что Анка и Катя – сестры, сомнений нет. Казимир Хмелевский – их общий отец. Хорошо. Зачем этой твари убивать их обеих? Не оставляет надежду выйти за Хмелевского? Стать законной женой, отправить и его на тот свет… черт, глупость! Брачный контракт – и она после его смерти останется ни с чем! В конце концов, есть еще Михаэль. Стоп. Угрожает и ему? Что-то она говорила, что эта работа в России – не последняя. Точно. Все равно не понимаю – зачем убирать всех детей Казимира?! Или я чего-то не знаю!» – Алекс, наконец, добрался до перекрестка и свернул на примыкающую к проспекту улицу.

Так, переулками, минуя основной поток движения, он довольно быстро добрался до шоссе.

Звонок мобильного застал почти у выезда из города. Он притормозил. На этот номер могла звонить только бабушка.

Голос… Знакомый голос… Эта хрипотца курящей бабы! Врублевская!

– Откуда ты знаешь этот номер? – вместо ответа на протяжное «аллоу» спросил он.

– Угадай! – игривый тон взбесил его.

– Ну! – угрожающе повысил он голос.

– Мне дала его твоя любимая бабушка, Алекс! И, если я вдруг узнаю, что ты не выполнил то, за что я тебе заплатила… Кстати, о твоей профессии она тоже теперь знает!

– Тварь! Я достану тебя!!! – крикнул в бессилии, изо всех сил ткнув кулаком по клаксону руля.

– И далеко ехать не придется, дорогой. Я уже совсем рядом. И что-то подсказывает мне, что ты не откажешь мне в свидании…

Алексу удалось взять себя в руки. Значит, сама прилетела в Самару, не поверила. Он, уже спокойно, рассказал ей, как добраться до мотеля в пригороде, где назначил встречу. Он все продумал. Правда, теперь откладывалось возвращение в Польшу на весьма неопределенный срок, никак не зависящий от его желаний.

Катя даже не пыталась заснуть, вспоминала Алекса. Последний его взгляд на нее там, в машине. Так смотрят, умирая. У матери были такие же глаза, когда уж только что последний раз вздохнуть оставалось. Больные, слезами переполненные. Эти слезы потом из-под опущенных ресниц скатились на холодеющие впалые щеки. Она, Катя, вытерла влажные дорожки носовым платком, положила тряпицу ей на лицо и пошла к соседке – сообщить, что мама умерла. Дальше не помнила ничего, у Бражниковых лишь ожила, как раз на сороковой день. Словно душа матери ее отпустила, наконец.

Нет матери больше в ее жизни, а теперь не будет и Алекса. Есть мама Вера и еще не родившийся малыш. И имя у малыша уже есть.

Катя запуталась. Она быстро простила Алекса – так прощают только любя. Ничего не могла вспомнить плохого, кроме недолгого чувства страха. Там, в деревенской избе, с чужим человеком ей было комфортнее, чем дома с мужем. Надежнее, безопаснее.

Не понимала только одного – за что ее хотели убить? Кому она мешает?

Что отец живет в Польше, ей рассказали Лыков и следователь Борин. Лыков говорил, Борин кивал. Она виду не подала, что имя отца, да и то, что эмигрировал он давно из страны, знает – письма московской подруги матери прочла еще школьницей. Прочесть – прочла, а найти отца и не мечтала. Уехал, да еще с женой, значит – не нужна ему дочь. Что ж навязываться? Лишь маму Веру беспокоить, а ей и так забот хватало. Потом поездки, концерты, репетиции и все разрастающаяся семья. Совсем о нем забыла. Если бы не смерть девушки… сестры то есть – никогда бы и не вспоминала, что есть такой – Казимир Хмелевский. А теперь слушала Лыкова и понять пыталась – зачем тот настаивает на ее общении с ним? Не было этого человека в ее жизни – и не нужно. Промолчала в ответ… А потом как-то незаметно Лыков отошел, Борин стал задавать ей вопросы. Об Алексе. Осторожно, не давя. Поняла – ищут его, даже не зная, кто такой, ищут как похитителя. Что она могла сказать? «Не виноват он! Ему меня заказали! А он не стал убивать, понимаете вы?!» – вырвалось на одном дыхании, думала – поймет ее Борин. Лыков закашлялся возмущенно. «Катя!!!» – крикнул, укоряя. Ничего не понял… Она на Борина смотрела жадно, требовательно. От него зависела жизнь Алекса, точно знала. «Катя, вы должны понять, что он опасен! И помочь нам. Он может вернуться…» – произнес вкрадчиво, вроде бы с сочувствием. От одной только мелькнувшей быстро мысли, что сможет его хоть разок еще увидеть, сердце екнуло радостно, но тут же в себя пришла. «Нет, он уехал. Не вернется!» – сказала твердо, отворачиваясь – разговор окончен! Оба вздохнули тяжко – и Борин, и Лыков. «А цвет машины? Номер?» – «Не разглядела! Не помню!» – разозлилась тут же.