Дюрталь шел, перебирая в памяти все, что знал об этой женщине: замужняя блондинка, живет в достатке, раз у нее своя комната и горничная, ее дом находится где-то поблизости, если она ходит за письмами на почту на улице Литре. Зовут ее, если предположить, что первая буква имени правильная, Генриеттой, Гортензией или Губертиной.

Что еще? Она должна посещать общество литераторов — только там она могла его видеть, ведь на светских приемах он уже давно не бывает. И еще… Судя по всему, она ревностная католичка, ведь ей знакомо такое понятие, как «суккуб», неведомое для людей, далеких от Церкви. И все! Оставался муж, который, будь он даже совсем простак, должен о чем-то догадываться, ведь она сама признавалась, что плохо скрывает наваждение, во власти которого находится.

Зря он так разошелся, а ведь первое письмо написал лишь потому, что его поначалу позабавили эти пылкие старомодные послания, однако потом совсем потерял голову — письма раздули тлеющие в его душе угли. Получается, желание помочь друг другу ни к чему хорошему не приводит, а ведь, если судить по ее страстным письмам, они находились в одинаковом положении.

Что же предпринять? Или по-прежнему блуждать в потемках? Нет уж, лучше покончить с неопределенностью, встретиться с этой женщиной и, если она красива, овладеть ею. Тогда он, по крайней мере, обретет покой. Надо хотя бы раз написать ей откровенно и назначить свидание.

Дюрталь огляделся по сторонам: ноги сами привели его в Ботанический сад. Вспомнив о кафе рядом с набережной, он отправился туда.

Ему хотелось написать письмо пылкое и решительное, однако перо не слушалось. С самого начала он признался, что зря не согласился на свидание сразу. «Но теперь, — писал он, — мне ясно, что нам надо встретиться, подумайте, какую боль мы друг другу причиняем, ведя любовные беседы на расстоянии, подумайте об исцелении, молю Вас, несчастная моя подруга…»

Упомянув о свидании, Дюрталь остановился. «Тут надо действовать осторожно, — сказал он себе, — ни к чему ей являться ко мне домой, это опасно. Лучше всего пригласить ее к Лавеню — ведь это и ресторан и гостиница — под тем предлогом, что я хочу угостить ее стаканом вина с пирожным. Закажу там номер, все-таки это не так противно, как отдельный кабинет или вульгарная меблированная комната в доме свиданий. Тогда надо встретиться не на улице Де-ля-Шез, а в зале ожиданий на вокзале Монпарнас, где редко бывает много народу. Ах да, чуть не забыл!»

— Официант, адресную книгу!

Он принялся искать фамилию Мобель, может, она настоящая. «Конечно, вряд ли незнакомка получает на почте письма на свою настоящую фамилию, впрочем, она кажется такой взбалмошной и неосторожной, что все может быть. И потом, я вполне мог видеть ее в обществе и не знать, как ее зовут. Что ж, поживем — увидим».

Дюрталь нашел одного Мобе, одного Мобека, но Мобеля не было. «Это ничего не доказывает, — решил он и захлопнул адресную книгу, потом уже на улице бросил письмо в ящик. — Самое досадное обстоятельство — это муж. Впрочем, я позаимствую у него жену не надолго».

Дюрталь подумал было возвратиться домой, но тут же понял, что работать все равно не сможет, — в одиночестве непременно начнет грезить наяву. А если заглянуть к Дез Эрми, сегодня у него приемный день? Пожалуй, это идея…

Он ускорил шаг, добрался до улицы Мадам и позвонил на антресоли. Открыла служанка.

— А, это вы, господни Дюрталь, он вышел, но с минуты на минуту будет. Подождете?

— Но вы уверены, что он скоро придет?

— Да ему бы уже пора вернуться, — ответила она, разводя огонь.

Как только служанка вышла, Дюрталь сел, но вскоре со скуки принялся листать книги, громоздившиеся на полках, которые, как и у него, закрывали все стены.

— Однако у Дез Эрми тут есть любопытные экземпляры, — пробормотал он, просматривая одну старинную книгу. — Несколько веков назад она сгодилась бы для моего случая — «Manuale Exorcismorus»[8]. Ну и ну, да ведь это Плантен!{36} Так что тут, в этом руководстве для одержимых?

Надо же, какие странные заклинания! Вот для бесноватых и околдованных, вот от приворотного зелья, а это от чумы. Есть также против порчи, напущенной на съестное; даже заклинание, чтобы не прогоркло масло и не прокисло молоко.

Людям в то старое доброе время везде чудился дьявол. А это еще что? Дюрталь держал в руках два маленьких тома с темно-красным обрезом, переплетенных в рыжую кожу. Он раскрыл книгу и прочитал название: «Анатомия мессы», Пьер Дюмулен,{37} Женева, 1624 год.

Это должно быть интересно. Дюрталь подсел к камину и, вытянув к огню ноги, бегло перелистал один из томов. Да, это любопытно! На одной из страниц автор, касаясь духовенства, утверждал, что священнослужителем не может быть человек больной или лишенный какой-либо части тела. В связи с этим Дюмулен задавался вопросом, можно ли рукополагать в священники оскопленного, и отвечал: «Нет, если только он не носит с собой пепел недостающего у него члена». И мнение это, как не без гордости отмечал автор, ныне разделяет большинство священнослужителей, хотя кардинал Толе и не согласен с подобным толкованием.

Дюрталь, оживившись, продолжил чтение. Далее Дюмулен обсуждал вопрос, нужно ли запрещать служить священникам, склонным к сладострастию, и в качестве ответа цитировал печальное изречение из канона Максимиана, который в параграфе 81, воздыхая, говорит: «Обычно считается, что не следует лишать сана за блуд, ибо мало тех, кто не подвержен сему пороку».

— А, вот и ты! — воскликнул с порога Дез Эрми. — Что читаешь? «Анатомию мессы»? Это дурная книга протестантского автора. Ну и замотался я, — продолжал он, бросая на стол шляпу. — Какие, мой друг, ужасные люди!

Помедлив немного, врач, как человек, у которого накипело на душе, взорвался:

— Я только что был на консилиуме, вместе с нашими светилами. За четверть часа чего они только не наговорили. Все, однако, сходились на том, что мой больной безнадежен, но в конце концов единодушно решили продолжать без толку мучить несчастного — предписали делать ему японские прижигания! Я же предложил позвать исповедника, а потом морфием приглушить страдания умирающего. Видел бы ты их лица! Они чуть не набросились на меня с кулаками.

Ох уж мне эта современная наука! Открывают новую или забытую болезнь, трезвонят о возрожденном или новом способе лечения, ни бельмеса ни в чем не смысля! И даже если врач не самый последний невежда, все равно зря старается: лекарства часто фальсифицируют, и у него нет никакой уверенности, что его предписания выполняются как надо. Один только пример: сок белого мака — дьякод из древних лечебников — сейчас не вырабатывают, вернее, его делают из опия и сахарного сиропа, как будто это одно и то же!

Мы дошли до того, что не пишем дозы лекарств, а назначаем готовые препараты и пользуемся разрекламированными средствами. На радость болезни мы одинаково лечим всех без разбору. Какой позор, какая глупость!