«Шах!» — картина французского художника Жана-Жоржа Вибера на сюжет эпизода из жизни Наполеона Бонапарте. Он играет против своего дяди (кардинала Жозефа Феша), который ставит его в тяжелое положение в партии и уже отказал ему в политической поддержке, перейдя на сторону папы римского.

Первоначально Бетховенская симфония № 3 ми-бемоль мажор, op. 55 (Героическая) была написана в честь Наполеона и посвящена ему, но в дальнейшем, из-за разочарования в политике Наполеона, композитор вычеркнул его имя из партитуры симфонии, не изменив при этом ни одной ноты. Г. Берлиоз в 1849 году его памяти посвятил свое монументальное хоровое сочинение Te Deum, Op. 22 / H118.

В работах известного литературоведа М. Абрамса настойчиво проводится мысль о периодическом возрождении романтического типа мышления в кризисные, апокалиптические эпохи. Называя период расцвета немецкого и английского романтизма «самой апокалиптической из эпох в культурной эволюции человечества», Абрамс обосновывает право использовать термин «романтизм» для обозначения целого ряда историко-культурных периодов, отмеченных ярко выраженными преобразовательными тенденциями.

Повтором такой «апокалиптической» эпохи станет и приход к власти Гитлера в 1933 году. «Почва», на которой произрастал германский нацизм, сильно отличалась от той, что была в Италии. Об этом написано очень много и сторонниками, и особенно врагами нацизма.

Коммунистические авторы делают акцент на очень сильном, организованном и точно понимающем свои интересы германском капитализме (о чем писали и Маркс, и Ленин, и что признают все исследователи). Они считают, что нацизм был «сконструирован» крупным германским капиталом для реализации планов империалистической экспансии. Эту (авторитетную до сих пор) позицию сформулировал Коминтерн в 1936 г.

Другие авторитеты, такие как Х. Арендт, ищут истоки нацизма в «теориях толпы» Г. Лебона и Х. Ортега-и-Гассета. Некоторые либеральные авторы считают, что дело в «тоталитарной» и «агрессивной» специфике немецкого народного мироощущения, из-за которой, мол, почти весь народ принял нацизм и стал орудием «бесноватого фюрера». В этих утверждениях есть доля правды, но, на наш взгляд, объясняют они далеко не все. Сделаю смелую попытку и предположу, что романтизм — явление в культуре настолько уникальное, что истоки его можно отслеживать чуть ли не в первобытном обществе. Как мы уже писали выше, романтизм можно рассматривать и с точки зрения психологии. Каждая личность в период взросления проходит этот этап, свойственный, в основном, ранней юности, из состояния которой многие индивиды не выходят в течение всей жизни. Это так называемый предпочитаемый отдельной личностью собственный психологический возраст, например, вечный ребенок, вечный подросток, вечный студент и т. д. Но романтизм можно рассматривать и в антропологическом смысле: период развития человека, например, в доисторический или ранний исторический периоды, когда не сформированы еще этические нормы поведения и племя поклоняется как героям, так и трикстерам, видя в разрушении чуть ли не благо. Пантеизм — это своеобразное, если можно так выразиться, онемение перед стихийными силами всесильной Природы. И в этом есть немало романтического. Вспомним, что романтическим первоначально и называлось все то, что касалось катастроф, включая катастрофы и природные, например, знаменитая поэма Байрона «Тьма», написанная по поводу лиссабонского землетрясения. С точки зрения религиоведения, романтизм, с его апологией дьявола, по меткому замечанию Ю. М. Лотмана, вполне может вписываться во всякого рода еретические учения, например манихейство, как утверждал тот же Ю. М. Лотман. «Только та религия истинна, — писал философ Шеллинг, — которая открывается нам в камне и в сплетении мхов, в цветах и металлах, и во всех вещах, в воздухе и в свете, на всех высотах и во всех глубинах». Рассмотрение всей природы как единого организма, всех физических явлений как «категорий природы» на ее пути к самопостижению было ведущей тенденцией эпохи немецкого романтизма. Но, согласно христианской концепции мира, Природа — это церковь Сатаны. В своей «Исповеди» Августин именно свободную волю и Природу называет источником Зла в мире. Августин не отрицал наличия зла в мире и в человеке, однако понимал его как отсутствие добра. Он приходит к выводу, что Бог, будучи Сам благ, не мог сотворить что-либо недоброе. А потому зло — это не сущность или субстанция, которая может существовать самостоятельно. Только добро может существовать самостоятельно, без зла; но зло без добра — не может, потому что зло само по себе — отсутствие или порча добра. Он поднимает также другой вопрос: «Как зло вошло в благое творение?» И находит ответ в свободной воле. Люди и все творение, к которому и можно отнести Природу, были сотворены благими, но не совершенными, и, следовательно, подверженными порче, ухудшению и падению, что и является потенциальной возможностью зла. Природа, получается, начала жить свободной от замысла Божьего волей и таким образом породила зло.

Но именно размытый мистицизм романтизма и является той почвой, тем уровнем, по К. Г. Юнгу, коллективного бессознательного, на основе которого позволительно делать самые широкие обобщения. Перефразируя знаменитую фразу, можно говорить о так называемом романтизме без берегов. Следовательно, не будет ничего предосудительного предположить, что романтизм может быть связан и с современным массовым обществом, о чем мы будем говорить ниже, и с идеологией германского национализма.

Отмечу, что Германия рубежа XX века была сильно — причем на всех социальных уровнях — «заражена» разного рода мистикой.

Это была мистика хилиастических сект, мечтавших об устроении царства Божия на земле самыми разными методами: от замкнутой коллективной «жизни по Богу» в общинах адептов и до революционного уничтожения «греховной» реальности. И как в народной, так и в элитной памяти были вполне живы — в исторических хрониках и мифах — свершения и ужасы хилиастических крестьянских восстаний и городских бунтов позднего Средневековья и раннего Нового времени.

Это была мистика философская. Неслучайно именно немецкая «романтическая» философия XVIII–XIX веков (в частности Ф. Шлегель, Ф. Шлейермахер, И. Гельдерлин) родила то очень влиятельное течение в художественном творчестве (прежде всего, в литературе и музыке), которое названо «немецким романтизмом» и которое — от Гофмана до Гейне и от Шуберта до Вагнера — глубоко пропитано мистическими мотивами.

Это, наконец, была эзотерическая гностическая мистика с ее пафосом радикального отрицания благости Мира как божьего творения, а также разделением человечества, сотворенного не-благим богом, на сорта «людей» и «не-людей». В этом смысле совсем не случайны отчетливые гностические мотивы в «Фаусте» Гёте, которые очень выпукло проявляются в высказывании Мефистофеля «Нет в мире вещи, стоящей пощады, Творенье не годится никуда».

Этот широкий («народный» и «элитный») мировоззренческий мистицизм дополнялся историческими особенностями многовековой раздробленности Германии, которую Бисмарк объединил лишь во второй половине XIX века.