– Так, может, я не про дом Митрохина речь веду, – с ощутимой ехидцей заметила Марфа. – Может, кое-что другое в виду имею. Что ты так на меня глядишь? Давно живу, много чего подмечать научилась, а уж такие вещи вовсе с закрытыми глазами вижу. И правильно. От Воронецкой только шум да дискомфорт один, а Изольда знает, как оно все в жизни устроено.

– Девчонки звонили? – влезла в беседу чуть покрасневшая ведьма. Это, кстати, меня удивило, откуда вдруг румянец взялся? Я был уверен, что кого-кого, а ее-то такими намеками не прошибешь. – Сильно мы нашумели?

– Охрана всполошилась, – подтвердила Марфа. – В дом, правда, не сунулась, то ли знают чего, то ли, что вероятнее, не смеют нарушить приказ хозяина. Но вокруг него бегали долго. Случись тебе, Валера, выбираться через парк, пришлось бы оружие в ход пускать, по-другому никак. Марюта, ты что уши развесила? Проход закрывай, чего он у тебя фугует до сих пор?

– А? – Хлопнула глазами болотница. – Ну да, ну да!

Она что-то прошептала и ладошкой одну за другой погасила свечи. Когда исчезло пламя последней из них, сгинула и зелень из зеркала, оно стало таким же, как раньше.

– Вот и ладушки. – Верховная ведьма поднялась со стула. – Все довольны, все живы, ночь прошла не впустую. Изольда, точно вы там не наследили? Кровь, волос какой, еще что? Последышей абы кто не сотворит, выходит, непростые знакомства хозяин дома водит.

– Точно нет, – заверила ее девушка. – Балаклавы и перчатки не снимали, после их утопили. Эти двое нас даже не коснулись, зеркало с той стороны я расколотила, как было велено.

– Кулон припрячь как следует, – велела мне Марфа, – так, чтобы никто посторонний его не видел. Если он не всплывет, то, может, все и обойдется. За моих не волнуйся, они промолчат, ручаюсь. Вот только Карлуша… Он точно сообразит, что к чему, не сомневайся.

– Ну да, – вздохнул я. – Это и меня беспокоит.

– Особо голову не забивай, – посоветовала мне Марфа. – Шлюндт – редкая сволочь, про то все знают, но пока ты ему нужен, он слова никому не скажет. Ему это невыгодно. Правда, непременно попытается поддеть тебя на дополнительный крючок, тут уж будь уверен. Как только пронюхает, что в дом Митрохина залезли, сразу же прискачет сюда как горный козел и начнет стращать всяко, а после заверит, что он будет нем как рыба, ну а если что, то непременно поможет, но при этом такую рожу скорчит, что держись. Дескать, ты теперь ему должен, живи и помни, кому своим покоем и счастьем обязан. В этом он весь.

– Даже не сомневаюсь, что так и будет, – рассмеялся я. – Карл Августович – великий мастер по части престидижитации.

– По части чего? – переспросила Марюта, собиравшая свечи и прочую ведьмовскую атрибутику в наплечную холщовую сумку, расшитую бисером. Она вообще мне чем-то напоминала хиппи, которых в Амстердаме и Париже я повидал немало. И одеждой, и повадками, и прической. И, похоже, взглядами на жизнь. – Я просто такого слова не знаю.

– Жулик он, – пояснила Марфа. – Ясно?

– А, понятно. – Заулыбалась Марюта, от чего ее лицо стало совсем девчачьим. – Еще вопрос можно? Карл Августович – это тот старичок, который вчера вечером… Молчу, молчу!

Марфа погрозила ей пальцем, а после уставилась на меня, и я понял, что она имеет в виду.

– Суббота забронирована Шлюндтом, – сообщил я ей, – а далее везде. Но в будни если только вечером, днем работаю.

– Зачем тебе это нужно, не понимаю, – подала голос Изольда. – Мазохизм какой-то.

Да что такое! Одно и то же, одно и то же…

– Правильно парень все делает, – осекла ее Марфа, немало меня удивив. – От земли не отрывается, себя блюдет. Золотой змей из остальных самый опасный, он голову закружит вмиг, а после жизнь навсегда сломает, особенно если в ней, кроме удовольствий да развлечений, ничего не будет.

– Из остальных? – уточнил я. – Это вы о чем?

– Спать ложись, – велела мне верховная ведьма. – Хоть и август на дворе, а ночи все одно пока короткие, не успел обернуться – уже час волка пробил, серость туманная в окошко лезет. А тебе сегодня работать, сам же сказал. Что до нашего дельца… Я тебе в пятницу позвоню, там и договоримся. Главное – отнекиваться не начни, этого не пойму.

– Я свое слово всегда держу и назад не забираю. Так воспитан.

– На отца ты похож, – выходя из комнаты, сказала вдруг Марфа. – На Анатолия Дмитриевича. Внешне – нет, тут, видно, в мать пошел, а вот характер его, его. И ухватки тоже.

А вот это было сильно, я даже не нашелся что ответить. При этом сразу поверил в то, что Марфа с батей знакома, уж не знаю почему. Почуял, что не врет она.

Интересно, это в какой же точке их интересы пересекались?

– Остаться? – прошелестел в правом ухе ставший почти родным шепот Изольды. – Вдвоем ночь коротать веселее, чем в одиночку.

– Оставь парня в покое, – велела ей Марфа, – хоть на сегодня. Хватит с него. Да и подробности вашей прогулки мне интересны. Валерий, не провожай нас, мы знаем, где выход.

Дверь хлопнула, гости ушли, в квартире наступила тишина.

Надо же, Марфа и мой отец, прагматик и агностик до мозга костей. Как-то это в голове не укладывается.

Хотя… Может, на каком приеме сталкивались или еще где? Отец не любит подобные мероприятия, называет их «мишурой», но исправно посещает, чаще всего с мамой. Там порой можно походя решить ряд щекотливых вопросов без всякого мозгового штурма или завести очень полезные знакомства. Бизнес – штука непростая, особенно если брать в расчет то, что мы говорим о России. У нас другие порядки, другие традиции, иногда выпитая вместе бутылка водки значит больше, чем стопка рекомендаций от ведущих мировых компаний.

Я вымыл посуду, виновато глянул в сторону вентиляционного отверстия, понимая, что доставил бедному Анисию Фомичу ряд неудобств, а после пошел в комнату, где достал из кармана куртки пакет с кулоном и вытряхнул его на стол.

«Плохая вещь, – подал голос браслет. – Не трогал бы ты ее».

– Хоть бы раз чего доброе сказала, – попенял я незнакомке. – Или имя свое назвала. А то и эти плохие, и те, и кулон. Все у тебя не такие, кроме тебя самой.

«Я предупредила, а ты сам думай», – обиженно заявила девушка.

– Думаю, думаю, – рассматривая кулон со всех сторон, но не прикасаясь к нему, произнес я. – Да и Америку ты для меня не открыла, без тебя в курсе, что это за вещь. Только выбора у меня нет.

«А что такое Америка? – полюбопытствовала обитательница браслета. – И что такое курс?»

– Потом расскажу. – Я набрал в грудь воздуха, взял кулон со стола и сжал его в кулаке.

В глаза мне ударила темнота, которая, впрочем, быстро рассеялась, и я оказался в небольшой комнате без окон. Да, собственно, в ней ничего не было, кроме огромной, со скомканным постельным бельем кровати, стоявшей в центре помещения, нескольких подушек, валявшихся на полу, и пары шандалов со свечами, стоявших по углам. Здесь даже двери, кстати, не имелось. Происходи это все там, в моем мире, я бы занервничал. Нет, клаустрофобией я не страдаю, но помещения без дверей не жалую.