Это больно бьёт под дых. Парализует.

Заставляет всхлипнуть от нервного напряжения.

Никита вздрагивает. Выдыхает через сцепленные зубы.

– Естественно, разведёмся, мышка. У нас контракт, забыла? Любовь – только игра для получения поддержки Ямамото, не более.

Отодвигается, убирая штору в сторону. Срывает с крючка белоснежное полотенце, оборачивая им бёдра. Смахивает капельки влаги с тёмных волос.

– Жду тебя пять минут. Не задерживайся.

– А если я не успею?

Голос дрожит то ли от прохлады, ворвавшейся в ванную из номера, то ли от горького разочарования. Никита оборачивается. Смотрит на меня долгим каким-то расфокусированным взглядом. Выворачивает им все мои внутренности.

– Поедешь к Ямамото обнажённой. Ты подписала контракт, помнишь? Так что изволь быть любящей женой хотя бы фиктивно. Иначе я на тебя ещё и неустойку повешу.

Вероника

*****

– Коннитива, Антонов-сан! Очень рад, что вас уже выписали из больницы!

Акайо складывает сухие ладони друг к другу, чуть склоняясь перед нами в приветственном жесте. Проходится по мне тёмным внимательным взглядом.

Мы с Никитой тоже замираем в поклоне. Я стою рядом с Антоновым, как и положено хорошей жене. Понимаю, что гораздо с большим удовольствием я бы устроила скандал. Высказала бы всё этим напыщенным индюкам, возомнившим себя хозяевами Мира. Улетела бы домой, восстанавливать утраченный бизнес и сломленную психику.

Но осознаю, что не могу. Я сама заманила себя в ловушку. Связала по рукам и ногам удушающим контрактом.

– Проходите, Эми уже подаёт обед. Вы как раз вовремя.

Распахивает входную дверь нараспашку, пропуская нас внутрь. Лениво приваливается к косяку, скользя своим проницательным взглядом.

От него мне становится жарко. Удушающе, как в печке. Горло как будто сдавливает стальной кулак. Выбивает слёзы из глаз. Я предательски закашливаюсь. Опускаю глаза в пол, чтобы разорвать этот странный контакт.

Хозяин резиденции удовлетворённо кивает. Жестом предлагает последовать за ним в столовую.

– Идём.

Никита властно цепляет меня за ладонь. Переплетает пальцы в интимном жесте, но я знаю, что он снова играет на публику. Пытается доказать Акайо, что ему можно доверять.

Это больно ранит. Ненависть к мужу и покорность перед пописанным контрактом борются между собой. Пытаются вытеснить друг друга в немом соперничестве.

Я поднимаю глаза на Никиту. Говорю одними губами, чтобы он понял меня.

– Зачем ты всё это делаешь?

– Ты о чём?

Иронично выгибает левую бровь, буравя меня насмешливым взглядом. Выдыхает мне прямо в ухо, обдав кожу жарким дыханием.

Я кошусь на Акайо, который спокойно идёт впереди нас. Вышагивает, словно павлин, не теряя горделивой осанки.

Понимаю, что молчание затягивается. Решительно вздёргиваю подбородок вверх, чуть прищуриваясь.

– Мучаешь меня!

– Я?

Он кажется удивлённым. Слегка сбитым с толку, или хорошо играет свою роль. Останавливается. Притягивает меня за талию, расположив ладонь чуть пониже пупка. Наклоняется прямо к лицу.

– Это всё контракт, мышка. И ты сама пошла на это.

Наши глаза борются между собой. Ненавистные взгляды скрещиваются. Пальцы сами по себе сжимаются и разжимаются, мечтая проехаться по этой холёной физиономии. Припечатать со всей дури.

Антонов замечает моё состояние. Пребольно стискивает мои рёбра в своих объятиях. Окатывает стальным взглядом, от которого по коже бежит морозец.

Я выдыхаю. Навешиваю на лицо фальшивую улыбку. Прохожу вслед за Ямамото в столовую.

Процедура обеда повторяется. Эми скользит между нами с приборами в руках, обслуживая каждого. Сначала – мужа, затем – остальных мужчин, и последней – меня.

Подобное неравенство полов меня злит, но я сдерживаюсь, чтобы не попасть под огненный взгляд не бывшего мужа. И не подставить Эми своим участием.

Никита начинает тихий разговор с Михаилом Андреевичем, справляясь о делах фирмы. Сыплет разными заумными словечками, совсем не обращая внимания на меня.

Минами молча стоит у стены, опустив глаза в пол. Выражает полное отрешение от происходящего. Комкает в пальцах ярко-красный платочек.

Отец замечает это. Жестом приказывает дочери подойти. Говорят они тихо, но я не прислушиваюсь. Понимаю, что что-то на японском. Старательно уплетаю вкусный обед.

Замечаю, что личико Минами светлеет после разговора с отцом. Щёки приобретают здоровую розоватость, а губы искривляет довольная улыбка. Она почтительно кланяется Акайо, разворачиваясь на пятках. Выбегает прочь из столовой, оставляя еле слышный аромат лаванды в воздухе.

Подзываю Эми.

Она скользит ко мне неслышно, опуская голову в почтительном поклоне. Внутри взрывается гнев. Я не понимаю, как Ямамото сумел так выдрессировать жену, но у них с Антоновым, определённо, много общего. Так много, что они даже сами этого не осознают.

Тираны!

– Эми, подскажите, нет ли у вас в доме библиотеки? Я бы хотела что-то почитать после обеда. Посидеть в саду.

Женщина согласно кивает. Выдыхает, стараясь говорить как можно тише, чтобы не мешать разговору мужчин.

– Конечно, Вероника-сан. У моего мужа богатая библиотека. Но я, к сожалению, не смогу проводить вас – мне запрещено покидать столовую, мужу и гостям может что-то понадобиться.

Она извиняюще прикладывает ладони к щекам. Нервно закусывает губу, косясь на Акайо, который присоединился к разговору Антонова и Воинова.

В её глазах вспыхивает животный страх. Окутывает тёмные глаза льдинистой дымкой.

– Не волнуйтесь, Эми-сан. Я сама найду дорогу, если вы подскажете.

Осторожно говорю, смотря на неё с нежностью. Похлопываю по тёплой маленькой ладошке в успокаивающем жесте. Она чуть успокаивается. Красивые губы трогает благодарная улыбка.

– На первом этаже, прямо по коридору. Там массивная дверь из красного дерева, вторая справа. Найдёте?

– Угу.

Киваю, вытирая губы салфеткой. Бросаю беглый взгляд на Никиту, не понимая, должна ли я спрашивать его разрешения выйти из-за стола. Но он не обращает внимания. Продолжает выяснять акции фондовой биржи, споря о чём-то с хозяином дома.

– Идите, я скажу вашему мужу, если он будет вас искать.

Благодарю Эми за содействие, выскальзывая из столовой. Отмечаю, что Антонов даже не дёрнулся. Не заметил моего исчезновения.

Понимаю, что его интерес ко мне остыл после проведённой ночи. Испарился вместе с утренней зарёй. Это неприятно царапает душу, раня и без того раздробленное сердце.