Наконец мы остановились, и Сакс немедленно стащил меня с коня и укутал простыней, чтобы защитить от солнца. Настало время обеденного перерыва. Мы устроили пикник с шампанским в палатке, и Сакс сказал, что мы возобновим работу, когда спадет жара. Последние кадры будут сниматься на фоне заката, и я буду в черном.

Предполагалось, что я немного посплю, но я не смогла заснуть. У меня еще не прошло утреннее возбуждение, и если бы Сакс снова закинул удочку, его ждала бы удача. Но он использовал время сиесты на поиск эффектных кадров. Я лежала в полудремотном состоянии и, мне кажется, уже тогда предчувствовала, что в скором времени меня ждут самые невероятные эротические приключения.

Последним в тот день я демонстрировала ансамбль, состоявший из крошечного бюстгальтера в виде двух черных атласных треугольничков, державшихся на полоске кружева и честном слове, и таких же трусиков, походивших более на набедренную повязку.

— Трудно заметить, что они на мне надеты, — сказала я.

Сакс кивнул:

— Я уже думал об этом. Надо как-то привлечь к ним внимание, поэтому тебе придется воспользоваться этим. — Он извлек из пакета большой кусок многоцветной ткани. — Я отправил помощника на базар, и он купил это. Не знаю, что на нем изображено, но выглядит это хорошо.

— Кажется, я где-то это видела, — сказала я. — Только не припомню где.

Сакс пожал плечами:

— На базаре их много продается. Я хочу, чтобы ты легла на песок и медленно пропустила эту ткань между ногами.

— Нет проблем, — сказала я.

Я вышла под золотистые лучи предзакатного солнца и растянулась на песке. Сакс включил маленький магнитофон, из которого полилась томная мелодия. Мне это нравилось. Я сливалась с мелодией, позволяя ритму проникнуть в тело, которое постепенно охватывало эротическое напряжение. Я представила себе, что кусок шелка — мой любовник, который обольщает меня, нежно прикасаясь к моей коже. Я потерлась о шелк щекой и вытянула полураскрытые губки, позируя перед камерой. Потом медленно, смакуя каждое мгновение, я пропустила ткань между ногами, чувствуя легкое трение шелка о промежность, уже воспламененную моими утренними упражнениями.

И тут поднялась адская суматоха.

Только что я млела под звуки томной мелодии, а мгновение спустя воздух задрожал от оглушительного крика. Раскидывая во все стороны камеры, ко мне мчался Уильям. Он набросился на меня, выхватил кусок ткани и поднял его над головой, что-то крича на языке, которого я не понимала.

И я вдруг вспомнила, где видела ткань с этим рисунком: на фоне такого же шелка был изображен султан на портрете. Я с ужасом поняла, с чем только что забавлялась.

Вокруг нас столпились солдаты, грубо схватив Сакса и операторов.

— Вы все арестованы, — завопил Уильям, — вы оскорбили честь моей страны! — Он помахал куском ткани перед носом Сакса.

— Но это всего лишь кусок ткани, — сказал озадаченный Сакс.

— Это национальный флаг Камара! — побагровев от натуги, орал Уильям. — Его осквернение карается смертной казнью. Уведите их!

— Постойте… — запротестовала я, но Уильям схватил меня за запястья и надел на них наручники. — Вы не имеете права! — крикнула я.

Уильям, кажется, даже не слышал меня. Он замотал меня в простыню, которой я прикрывалась от солнца, потом снял с себя ремень и застегнул его на моей талии, чтобы простыня не съезжала вниз. К моему ужасу, он взвалил меня на плечо, придерживая за колени, и куда-то понес.

Я орала во все горло, но никто не обращал на меня внимания. Уильям засунул меня на заднее сиденье военного джипа, связал мне ноги веревкой, сел за руль, и мы куда-то поехали. Я пыталась высвободить руки, но мне это не удалось.

Мы ехали около часа. Насколько я понимала, мы углублялись в пустыню, но вскоре я уже ничего не могла видеть, так как быстро стемнело.

— Куда это, позвольте узнать, вы меня везете? — спросила я.

— К его величеству, чтобы он вынес вам приговор за ваше преступление, — ответил он через плечо. — Вы узнаете, что никто не смеет осквернять национальный флаг Камара.

Мысль о том, что предстоит предстать перед толстым стариком, меня не вдохновляла. Судя по его виду на портрете, он был давно уже не способен оценить то оружие, которое имелось в моем арсенале.

Время от времени Уильям говорил с кем-то по рации, наверное, договаривался о том, чтобы нас встретили, потому что, когда джип остановился, нас ждали несколько человек с конями. Мощеная дорога кончилась, впереди был песок. Уильям сел на коня, двое мужчин подняли меня, уложив лицом вниз поперек конского крупа перед ним, и мы галопом помчались по пустыне.

Наконец он остановил коня. Кроме песка, мне ничего не было видно, но, повернув голову, я увидела огни и огромный шатер, вход в который охраняла вооруженная стража. Уильям снял меня с коня и, придерживая рукой, поставил на ноги, а сам тем временем отдавал приказания. Кто-то побежал в шатер. Вокруг нас стояли люди с горящими факелами, а чуть поодаль я, кажется, заметила пальмы и верблюдов. Интересно, в каком это веке я оказалась?

Неожиданно Уильям снова взвалил меня на плечо и направился в шатер. Через несколько шагов он опустился на одно колено и сбросил меня на землю, так что я, беспомощно перекатившись несколько раз, остановилась возле какого-то помоста. Я лежала на животе, волосы рассыпались по лицу, и я смогла разглядеть только затянутый красным бархатом помост, целую гору атласных подушек и босую мужскую ногу.

Нога была смуглая, весьма изящной формы. Мне захотелось посмотреть, что находится выше, но нога, наступив на мои ягодицы, пригвоздила меня к месту. При всем изяществе формы мускулы на ней были стальные.

— Отпустите меня немедленно! — крикнула я.

Человек на помосте — его лица мне не было видно — что-то резко сказал Уильяму, который, наклонившись, прошипел мне на ухо:

— Запрещается говорить с султаном, если он не заговорит сам. Молчи, иначе нас обоих казнят.

— Плевать мне, что он султан какой-то карликовой страны, — огрызнулась я. — Он не имеет права так обращаться со мной!

По наступившей напряженной тишине я догадалась, что султан понимает английский. Но я была в такой ярости, что даже не испугалась. Я снова принялась вертеться и брыкаться, хотя знала, что это бесполезно. Однако султан приподнял ногу и перевернул меня на спину.

Взглянув вверх, я увидела молодого человека с красивым, бронзовым от загара лицом. На нем был надет широкий белый плащ, который держался на плечах с помощью золотых шнуров, на голове его был белый тюрбан, какие традиционно носят арабы. Он был ни капельки не похож на толстого старика, которого я видела на портрете.

— Кто, черт возьми, ты такой? — возмущенно спросила я. — Великий визирь или кто-нибудь в этом роде?

На сей раз тишина была не просто мертвой, а гнетущей. Наконец он заговорил: