– И поэтому позвала тебя? – Оливер почувствовал, что мать улыбается.

– Ну конечно. Это обычная практика. Она почти всегда меня приглашает, если возникают нейрологические вопросы.

– Ты хочешь сказать, что в приемном отделении нет специалистов, способных поставить диагноз и оказать необходимую помощь? – Оливер чувствовал, что она по-прежнему улыбается. – Эта Кетти… Сколько ей лет?

– Она на два года моложе меня. Уже три года работает в госпитале.

– Замужем?

– Господи, мама! При чем тут это? – Оливер откинулся на спинку кресла.

– Нет, ну ты скажи – замужем или нет?

– Если честно, не задавался этим вопросом.

– Симпатичная?

– Вполне. Карие глаза, волосы темные. Стройная. Даже удивительно – она постоянно печет какие-то пироги, вот и сегодня собралась угостить меня банановым…

– Олли, Олли… Ну как можно быть таким непонятливым! Банановый пирог – это же не просто кусок сладкого теста.

– Ну конечно не просто, – растерянно проговорил Оливер. – Кусок сладкого теста – это булка. А пирог…

– Логично, – мать засмеялась. – Знаешь, мне вспомнился анекдот из моей молодости. У белой пары родился темнокожий сын. Жена в роддоме объясняет мужу причину столь странного происшествия. «Помнишь, – говорит, – когда ты вез меня в роддом, дорогу черный кот перебежал?» Муж, разумеется, не помнит, но не спорить же с супругой по таким мелочам. Едет к родителям довольный – все-таки сын родился. «Сын у меня родился, – объявляет радостно и чуть тише добавляет: – негритеночек». Отец спрашивает: «Это еще почему?» «Да кот черный дорогу перебежал, когда в роддом ехали», – поясняет сын. «Дорогая, – интересуется отец у жены, – ты не помнишь, когда я тебя в роддом отвозил, нам случаем осел дорогу не переходил?»

– Странные анекдоты были в твоей молодости. Кстати, говорить «негритеночек» крайне неполиткорректно. Надо говорить «афроамериканский ребенок». И, возвращаясь к твоему анекдоту, ты считаешь меня ослом? М-да.

– Причем крайне политкорректным, – засмеялась мать. – Я люблю тебя, Олли. Спокойного дежурства.

Оливер медленно положил трубку. И чем может быть банановый пирог, кроме как банановым пирогом? Неужели мать считает, что Кетти имеет на него какие-то виды? Перед глазами встала Кетти, выкладывающая кусок пирога из ланч-бокса на фарфоровую тарелку – она никогда не пользовалась одноразовой посудой. Нет, никаких особых чувств к доктору Шорт Оливер не испытывал. Скорее он выбрал бы старшую медсестру своего отделения Дороти Александер. Умница и любимица пациентов, Дороти занимала по отношению к доктору Коллинзу пассивно-агрессивную позицию. Если уж по своей инициативе приносила ему стаканчик кофе из автомата на втором этаже, то непременно цепляла к нему цветной стикер «Не забудь выбросить меня в мусорную корзину». Надпись забавляла, но не более, про стаканчики Оливер забывал, как только допивал кофе. Кто их убирал со стола – неведомо. Может быть, уборщик, а может, сама Дороти.

Телефон зазвонил снова. «Для бананового пирога вроде рановато», – подумал Оливер, протягивая руку к трубке. Но это снова была медсестра приемного отделения.

– Доктор Оливер, – голос ее звучал официально, – с вами хочет поговорить жена пациента. – Она назвала фамилию, и Оливер удивился. Жена Железного Арни? К чему такая спешка? Неужели нельзя подождать до утра? Спускаться в приемное отделение отчаянно не хотелось. Внизу есть шанс встретиться с Кетти, а он пока не готов к этому.

– Она с ребенком, – не дождавшись ответа от врача, проговорила медсестра. – Плачет…

– Я немного занят, пусть охрана пропустит ее сюда, – сказал Оливер и повторил, пожав плечами: – Плачет…

Он повесил трубку, и мысли словно бумеранг вернулись к Кетти. Нет, этого не может быть. А если да, то что делать? Продолжать есть пироги и изображать из себя слепого идиота?

Прийти к какому-либо решению Оливер не успел – в коридоре раздался звук разъезжающихся дверей лифта, затем стук каблуков. Оливер вскочил и поспешил навстречу поздним (или ранним? который час?) визитерам. Детей было двое, две девочки – одна постарше, другая совсем маленькая, в платье самой настоящей феи. А сама супруга Железного Арни была копией своего мужа – рослая, целеустремленная. Она чем-то напомнила Оливеру мать. Странно, почему? Ведь они абсолютно не были похожи – одна мягкая и добрая, другая резкая и несгибаемая. И слез у нее не было, что называется, ни в одном глазу. Такая не станет плакать. Она кого угодно заставит играть по своим правилам. Только не Оливера. Пусть только попробует заикнуться о нотариусе и завещании!

– Morning, – сказал он с искусственной улыбкой, сокращая по австралийской привычке традиционное good morning.

И тут идущая позади матери девочка схватила ее за рукав и принялась что-то говорить на непонятном языке. Оливер разобрал только два раза повторенное «morning». Он шагнул ближе и вдруг понял: никакая это не девочка. Это и есть жена Железного Арни, или, по документам, Арнольда Эдгертона, заплаканная и взволнованная. А еще он понял, что очень, просто очень-очень хочет, чтобы эта женщина угостила его банановым пирогом. Пусть даже это идет вразрез с правилами врачебной этики и деонтологии.

* * *

С первого взгляда доктор Коллинз Кристине абсолютно не понравился. Когда внизу, в приемном отделении, медсестра назвала его фамилию, Кристине представился солидный высокий мужчина, почему-то в ковбойской шляпе. Именно таким она рисовала в своих детских мечтах австралийского мужа матери, Джона Коллинза. «Этот доктор Коллинз запросто может оказаться каким-нибудь родственником отчима», – думала она, поднимаясь в лифте в отделение неврологии, где, как сообщил детектив отеля, находился Арнольд Эдгертон.

Внешний вид доктора опроверг эти фантазии. Невысокого роста мужчина с очень короткими волосами, не скрывающими большого серповидного шрама, идущего от макушки к уху. Шрам вызывал в памяти пиратов с саблями, берущих на абордаж торговое судно. Нет, такой Коллинз никак не мог быть родственником Джона Коллинза. Скорее всего, его родня – те самые каторжники, впервые ступившие на берег Зеленого континента. А фамилия, очевидно, одна из распространенных в Австралии, типа русского Иванова или Кузнецова.

Наверное, своим вторжением они помешали доктору Оливеру в каких-то важных делах, потому что выглядел он очень сердитым.

Доктор поздоровался, и тут Лина, до этого следовавшая позади молчаливой тенью, схватила Кристину за руку и зашептала:

– Он сказал доброе утро, да? Арнольд говорил точно так же: монинг! А на курсах говорили как-то по-другому. А правильно – монинг! Ведь да?

Доктор перевел взгляд на Лину:

– Вы миссис Эдгертон?

– Да, – ответила она по-английски и сделала шаг вперед.

На этом ее словарный запас закончился, и, обернувшись к Кристине, она взмолилась:

– Попроси, чтобы он отвел нас к Арнольду.