Заливаюсь жарким румянцем и прячу лицо в коробке: папа в веселой компании – это нечто новое.

– Отличная мысль, пап, – отвечаю, стараясь изобразить веселье. – Может, позаимствую твою идейку и устрою на своем шоу тематические дни. Скажем, целый день шотландской попсы, чтобы слушатели могли позвонить и заказать песню. Так можно и новый талант открыть.

– Это было бы просто здорово, Энджел. А то твоя передача оставляет желать лучшего.

Потрясающе. Сначала Мег заявляет, что у меня на шоу музыка не такая, теперь вот родной отец. А я-то думала, будто близкие гордятся мной: пусть и мелкая, но знаменитость.

Ставлю коробку на место и усаживаюсь на диван; альбом «Тревисов» держу под рукой. Мы с папой одновременно тянем руки к шоколадным вафлям, а после сидим, молча разворачивая блестящую обертку.

– Как успехи на работе? – спрашивает он, откусив вафлю и делая глоточек кофе.

– Спасибо, отлично.

«По крайней мере, мне так казалось. Здорово ты меня встряхнул».

– А нам на работе частенько приемник включают. Я всегда говорил и буду говорить, что у тебя хороший голос для радиовещания.

– Спасибо.

Смотрим на безмолвный экран, попиваем кофе.

– А у тебя как делишки, пап? – набравшись мужества, интересуюсь я.

– Да ничего, все в порядке, спасибо.

– На работе как? Какие-нибудь новые находки?

– Прекрасно, все просто замечательно.

Ни больше ни меньше – вопросы работы, денег и любви накрепко запечатаны от посторонних глаз, лучше и не докапывайтесь – бесполезно. «Прекрасно, отлично, замечательно» – пустые отговорки, и поди разбери, что за ними стоит. Порой подобные словечки меня до бешенства доводят. Сначала у нас с Коннором возникали стычки, когда на вопрос «Как я выгляжу?» он отвечал: «Как всегда, прекрасно». К счастью, Коннор скоро догадался, что послужило причиной всех этих взрывов и ехидных поддевок (главным образом с моей стороны), и решил изгнать подобные обороты из лексикона. Папа же так и не понял, в чем заключается его проблема; мамуля впадала в яростную горячку, удерживаясь до последнего, пока, наконец, все не стало далеко не «прекрасно».

Решаю остаться на ужин, делая папе приятное, – ему нравится, когда я его навещаю, пусть даже разговор у нас и не клеится. Мне тоже с ним хорошо: у моего старичка золотое сердце. Правда, меня сильно расстраивает его уединение. Хорошо, хотя бы застала родителя трезвым.

Папа приготовил шотландские пироги; когда мы только переехали в Глазго, это было мое любимое блюдо. Каждую субботу мамуля отправлялась по парикмахерам, косметологам и прочим салонным мудрецам – наводить красоту, одним словом, а мы с папенькой должны были заботиться о собственном пропитании. И вот, едва за нашей помешанной на здоровье худышкой закрывалась дверь, мы пускались во все тяжкие: украдкой протаскивали в дом мясные пироги и спешно пожирали их с кусочками белого хлеба, намазанного сливочным маслом из цельного молока и сдобренного коричневым соусом на бульоне. У пирога поджаристая хрустящая корочка, которая стоит, как накрахмаленный воротничок Эрика Кантоны, с дыркой посередине, через которую струится горячий пар, и брызжут капельки мясного сока. Шли годы, а папины пироги неизменно вкусны, и я каждый раз с упоением кладу себе на тарелку исходящий соком щедрый ломоть с душистой коричневой начинкой. Теперь я, конечно, съедаю его не целиком: только половину начинки и три четверти теста, потому что мамуля оказалась права: вкусные мясные пироги с белым хлебом и маслом вредны для здоровья. Quel disappointment.[36]Наконец, подкрепившись и удобно устроившись на диване, решаюсь испытать судьбу: а вдруг папа предложит что-нибудь дельное? Ведь он отец, а я – дочь; может, мы с мамой просто не умели выслушать его точку зрения. Возьму быка за рога и расскажу ему о развитии событий в отношениях с Коннором.

– Мой Коннор улетел работать в Америку, – осторожно начинаю я. – Всего две недели прошло, а я уже места себе не нахожу от тоски.

– Дай-ка уберу грязные тарелки, – говорит папа, вскакивая с кресла, словно со сковороды с горящими углями.

– А перед тем как уехать, он сделал мне предложение, и я вроде бы согласилась…

– Надо замочить их с мыльной пеной, пока соус не застыл.

– Я не собиралась соглашаться – все случайно произошло, а потом пришлось рассказать ему правду. Вот и волнуюсь теперь, как бы он налево не пошел. А с другой стороны, что же мне ради его успокоения замуж выходить? Честно говоря, пап, я в замешательстве.

– Налить тебе еще чашечку? Если хочешь, я приготовлю, мне совсем не сложно; только скажи – я мигом.

– Я просто хотела узнать: а как другие решаются?

Папины тапки так быстро зашлепали из гостиной, что резина на подошве задымилась.

– Спасибо, – фыркаю я, обращаясь к Фрэну Хили на обложке «Тревиса», – замечательный совет.

– Смотри, какие мы выпустили бутылочки, – говорит папа, возникнув в дверях после продолжительного отсутствия в окружении легкого алкогольного дурмана.

Внутри у меня все так и опустилось, прямо к протертой диванной подушке.

– В них разливают виски специально для того, чтобы продавать в пабах в придачу к наполнителю для коктейля. Тогда люди сами смогут смешивать, и не обязательно постоянно обращаться к бармену. Не они первые такое придумали – на Барбадосе давно уже…

С натянутой улыбкой смотрю на бутылку с темной жидкостью.

– Это… хм… замечательно, пап. Ты приготовил кофе?

Отец стоит и покачивается.

– Нет… Не приготовил, зато я подумал: может, нам снять пробу? – Он победоносно поднимает бутылочку и заваливается в кресло. – Так сказать, заняться дегустацией.

Бросаю взгляд на запыленный будильник на крышке телевизора и хмурюсь:

– Не рановато, пап? Сейчас только полтретьего.

Отец равнодушно пожимает плечами, стараясь не показать, что он стремится опьянеть, пока разговор опять не стал серьезным.

– Просто стопочка к обеду, Ангелок. Тут нет ничего зазорного.

– Прости, папуль, – вздыхаю я, – но у меня сегодня еще кое-какие дела. Я, наверное, пойду.

Куда угодно, только бы поскорее сбежать отсюда, прежде чем станет ясно, что отец налакался втихаря. Нервозно вскакиваю с дивана, зажав под мышкой альбом «Тревиса».

У двери мы обнимаемся на прощание: я – скованно, папуля уже не так сухо, как вначале, когда я только появилась в дверях, и все благодаря батарее бутылочек, которые он прячет в буфете за банками с печеньем, где никто, по его мнению, не станет их искать. Пообещав позвонить в самом скором времени и поделиться новостями с «Энерджи-FM», улепетываю прочь; впопыхах споткнулась об изъеденный ржавчиной трехколесный велосипед и чуть не сбила с ног какого-то чумазого карапуза. Мне бы наоборот – остаться, проследить, чтобы папочка не напился до чертиков. Я обязана поговорить с ним, занять его, протянуть до вечера – пусть хоть трезвым ляжет. Но, как настоящая эгоистка, думаю только о себе: устала с ним нянчиться; сегодня же у меня просто нет ни сил, ни желания волочить такую непосильную ношу. Скорее прочь отсюда – перехожу на спортивную ходьбу, пускаюсь бегом. Очень скоро об этом придется пожалеть: едва я вбегаю в вагон и плюхаюсь на лавку, меня одолевает отрыжка (пироги!). Сидящая рядом дамочка в маленьких круглых очках, с журнальчиком по домашнему хозяйству, мягко говоря, не впечатлена. И вот, наконец, после вынужденной необходимости всю дорогу задерживать дыхание, вываливаюсь из вагона на центральном вокзале Глазго – усталая и больная.