его дома, – ответила рыжая, и интонации ее голоса породили у Норы смутные подозрения. – Когда ушел?… Утром. Вскоре после тебя. Нет, обедать не приходил.

Нора переложила смартфон из правой руки в левую и вытерла правую, влажную от пота, об штаны.

– Марго, скажи мне… он опять в лабиринте?

– Да, Нора.

– Он там один?

– Я не знаю.

– Ладно. – Она помолчала, глядя прямо перед собой невидящим взглядом. – У меня к тебе просьба. Собери, пожалуйста, мои вещи и сложи где-нибудь поближе к входной двери, ладно? А завтра помоги Лере загрузить их в машину.

Глаза у Леры стали размером с блюдца, но она промолчала, только положила в рот кусочек шоколадки.

– Ты не хочешь сначала поговорить с ним? – тихо спросила Марго.

– Нет.

– А со мной?

– Попозже. Ты ведь сможешь приехать на ферму без Леньки?

– Думаю, да.

– Вот и поговорим. Заодно посмотришь, какие Лера вырастила роскошные амариллисы.

– Амариллисы… – Ей послышался тяжкий вздох. – Я соберу твои вещи, Нора.

– Спасибо.

Нора положила смарфон на стол и посмотрела на сестру.

– Ну, – кашлянув, промолвила та, – ты, конечно, вправе принимать любые решения. Твоя комната свободна.

– Я уверена, он там с ней.

– Может, лучше дождаться его возвращения и спросить? В том, что касается отношений между мужчиной и женщиной, Герман примитивен как дикарь. Он скажет правду.

– Он не примитивен, просто честен. Это я признаю.

– Тогда почему же…

– Я не могу, – сказала Нора хрипло. – Пока не могу. Мне надо подумать. И не рядом с ним, а на расстоянии.

Минут пять Лера разглядывала хваленые амариллисы, распустившие свои ярко-алые граммофоны буквально в двух шагах. На ее миловидном лице, покрытом легким загаром, застыло выражение мрачной сосредоточенности. Размышляет о том, как объяснить Аркадию возвращение Норы на ферму? О похождениях Германа рассказывать, конечно, нельзя. На фоне всей этой нервотрепки не хватало только лицезреть беснующегося доктора Шадрина и пылающего праведным гневом детектива Аверкиева, которого доктор наверняка призовет вершить правосудие.

Ох, ну почему Герман такой неуправляемый, такой своенравный!.. Но в глубине души она понимала, что это очень важная – если не важнейшая – составляющая его обаяния.

– Знаешь что? – прервала молчание Лера. – На прошлой неделе Аркадий привез с материка бутылку Хеннесси. Предлагаю выпить по рюмочке.

– Хорошая мысль.

Сидя с рюмкой в одной руке и сигаретой в другой, Нора продолжала крутить в голове горькие мысли.

Здесь, за этим же самым столом, они сидели однажды вечером, когда зеленый идол, припрятанный в рюкзаке за мешками с древесной корой и сфагнумом, позвал Германа, еще не остывшего после разборок с Николаем Кондратьевым, и Нора пошла вместе с ним. Герман ей разрешил, взял ее с собой. А теперь вот взял другую женщину на свидание с зеленым… нет, не с идолом, а с тем, кого этот идол олицетворяет, работает как передатчик. Разве нет? Как бы то ни было, Герман ушел с другой. Потому что она умеет фотографировать? Но это не честно. Такой вот глупый детский приговор. Не честно.

Где он сейчас? Чем занимается?

– Хорошо поработали, – говорит Герман, последним глотком опустошая пластиковую бутылку и засовывая ее в рюкзак.

– Ты доволен, мой господин? – смеется Дина, сидящая на краю саркофага. – Честное слово, мне кажется, что я запечатлела здесь каждый квадратный сантиметр площади.

Камера уже убрана в кофр, шоколад съеден, вода выпита.

Больше часа они вдвоем ползали вокруг всех этих ритонов и вазонов, стараясь ничего не упустить, тщательно обследовали снаружи и внутри то, что удавалось открыть, и с не меньшим тщанием, хотя и с некоторой досадой, то, что не удавалось. В одном каменном сосуде обнаружилась субстанция темно-коричневого цвета, почти черного. Герман рискнул ткнуть в нее пальцем, и она оказалась вязкой, липкой, тягучей. После этого смелого эксперимента ему пришлось долго оттирать палец носовым платком. Но запах отсутствовал. Другой сосуд был доверху наполнен плоскими кругляшами, очень похожими на монеты, только монет таких ни Герман, ни Дина ни разу в жизни не видели, даже на картинках. Внимательно осмотрев несколько кругляшей с отчеканенными на них профилями неизвестных правителей и даже попробовав их на зуб, они пришли к выводу, что перед ними изделия из золота. Так это и есть пресловутые сокровища? Не густо.

– Но этот парнишка хорош, – с мечтательной улыбкой произносит Дина.

Взгляд ее устремлен на статую из светло-зеленого камня.

– Да. – Герман тоже поворачивает голову. – Мне даже было немного не по себе, когда ты его фотографировала.

– Святотатство?

– Вроде того.

Некоторое время они молча разглядывают статую из зеленого камня, выполненную столь искусно, что казалось, древний и вечно юный бог вот-вот покинет свой пьедестал и вступит в беседу с незваными гостями. Призовет их к ответу? Покарает за вторжение? Все может быть. Но Герман сказал, что-то происходит между ними. Как это следует понимать? Что-то происходит… Что именно?

Задумавшись, Дина не сразу замечает, что Герман отошел в сторону. Сделал еще несколько шагов и оказался за ее спиной. Поэтому, когда его руки ложатся ей на талию, вздрагивает от неожиданности и удивленно оборачивается. Его лицо совсем рядом. Легкий запах табака и морской воды…

Морской воды? При чем тут морская вода?

Подхватив под мышки, Герман приподнимает ее, разворачивает лицом к саркофагу и толкает ладонью в спину между лопаток. Толкает сильно, между прочим. Она едва успевает ухватиться обеими руками за каменную стенку, чтобы не нырнуть головой в саркофаг. Что еще за…

О боже.

Гремучая смесь из страха, изумления, возмущения не помешала ей содрогнуться от чувства, казалось бы, со всем этим не совместимого – мучительного восторга, – когда руки Германа, горячие сильные руки мужчины, сдернули с нее джинсы вместе с тонкой кружевной тряпочкой трусов и жадно, нетерпеливо сжали ее напрягшиеся ягодицы.

Бурные ласки, хриплый шепот… И вдруг – толчок, удар в самое нутро! Ни с чем не сравнимое ощущение, что ее раскрывают и тут же наполняют до отказа. Наполняют железом и огнем. Она кричит, насаженная на раскаленный стержень – оказывается, это клише до отвращения уместно, – но сама же бессознательным движением выгибает поясницу, чтобы он вошел еще глубже. До отказа. До боли. До белых огней в глазах.

Сбавив темп, Герман чуть отстраняется и после паузы спрашивает хрипло:

– Я у тебя первый, что ли?

– Да, – выдыхает Дина, догадавшись, что он увидел кровь.

– О черт! Почему не предупредила?

– Подумала, вдруг это тебя остановит.

– Нет, но я был бы аккуратнее.

– Я не хочу, чтобы ты был аккуратнее!

– Не хочешь? В таком случае, дорогуша, я лишу тебя невинности во всех местах.

– Герман, нет!..

– Поздно.