Она отрицательно покачала головой.

— Мы уже с тобой крепко связаны и, очень надеюсь, навсегда.

Она прижала голову к моему плечу:

— Ванечка, — заглянула прямо в глаза, — как же я ошибалась насчет тебя.

— Ой не спеши с выводами, толи еще будет, — глажу ее по волосам, и аромат карамели буквально сводит меня с ума.

Так нельзя! Я уже полностью растворился в ней. Так нужно! Она украшает мою, вроде и насыщенную, ну такую пустую жизнь. Новая хозяйка моего ада. Моя бедная Персефона.

Звонок в дверь прервал мои размышления. Я открыл, и тут же попал под шквал обвинений от Антонины Тимофеевны:

— Ты что с ней сделал? Ребенка мне решил угробить? Так и знала, что если с тобой свяжется, будут одни неприятности! Где Алена?

— И Вам еще раз здравствуйте, Алена в спальне, проходите, — я наклонил голову, — и не погубил я Вашего ребенка, банальная простуда в острой стадии.

Она зло зыркнула на меня и прошла в квартиру.

За ней с олимпийским спокойствием вошел проректор:

— Вань, ты не обращай внимание, она как заведётся — не остановить, уже такого себе нафантазировала и давай... С Аленой что?

— Думаю, простуда. Накупалась, нагрелась на солнце и под дождь попала — вот и результат.

— Насыщенная же у вас была программа, — Михал Дмитрич усмехнулся, — ты не серчай, но мы ее заберём, пусть дома побудет.

— Хорошо, что об этом заговорили... Может кофе?

— Нет, жарко, да и вечер уже, воды разве что!

И мы прошли на кухню и устроились.

— Мы с Аленой решили, что через неделю, она переедет сюда!

Михал Дмитрич, похоже, и удивлен не был:

— Быстро вы решения принимаете, но вижу…

— Миша, пошли! — в дверях стола Антонина Тимофеевна.

Я в один прыжок оказался коридоре и увидел свою Аленушку, укутанную в плед, бледную и заплаканную. Подскочил к ней обняла так, вроде хотел пустить в нее корни.

— Не трогай мою дочь, Страхов, — голос Кориной-старшей был угрожающим.

— Антонина Тимофеевна, — попытался говорить, — я не причинил Алене никакого вреда, но виноват, что недосмотрел…

— Не заговаривай мне зубы! Алена, мы уходим! А с тобой, — она обратилась ко мне, глядя прямо в глаза, — я еще разберусь!

— Погодите, — я быстро сбегал в спальню и собрал все лекарства, — протянул пакет Корину.

— Нам ничего от тебя не надо! — Антонина Тимофеевна была непреклонна.

— Нина, да что ты такое устроила, — Михал Дмитрич, встал на мою защиту — малышка простудилась, а не чумой же заболела, с кем не бывает.

— С Аленой ничего подобного не было б, если бы не он.

— Мам, прекрати наконец, я взрослый человек, уж не позорь меня совсем, — голос Алены был слабым, — дайте мне две минуты и мы поедем. Ваня, на кухню! — она указала на дверь.

Мы закрыли дверь кухни и уже не сдерживались: наши поцелуи с привкусом горечи и скорой разлуки (ну пусть и недолгой) получились уж слишком драматичными.

— Ты знаешь, как я тебя люблю?

— Пока нет, — она вымучено усмехнулась.

— От ада до рая и обратно…

— Странная единица измерения, — она прижалась всем телом, — как же без тебя усну, даже некого будет пинать во сне.

— Ох, ты ж… Отлично уснешь, не забывай пить много жидкости и таблетки, что я тебе дал. Тебе нужно отдохнуть, в том числе и от меня, — взял в руки ее личико, — ты же моя — и, если у тебя болит, у меня болит тоже.

— Тогда буду интенсивнее лечиться, что тебе не было больно, — ну как маленькая, смотрит на меня, а у самой крупные слезы с длинных ресниц скатываются.

— Ну, не плач, мы ж не на век расстаемся, а максимум на ночь, завтра приеду тебя проведать, а Михалычу скажу, что ты заболела, возьмешь больничный. Да и будет больше времени на сборы, — подмигиваю.

— Надеюсь меня отпустят…

— Тебе ж не пять лет, так что отпустят. Нет, просто тебя выкраду!

— Сбежим и поженимся, как в кино?

— В нашей стране прям так и сразу не выйдет, но попробовать можно!

Из коридора послышался недовольный голос Антонины Тимофеевны:

— Долго еще? Алена, мы ждем!

— Иди, — подталкиваю ее к выходу, — не порть сейчас отношения с родителями, а я разберусь!

Поворачивается ко мне и виснет на моей шее:

— Ванечка, — и целует так, аж в глазах защипало.

Пытаюсь прекратить все разом и не могу, ведусь:

— Аленка, не усугубляй, иди!

Выходим в коридор.

— До свидания, — произнес тихо.

— И ты не хворай, — кинула моя потенциальная теща.

Михал Дмитрич жестами показал, что ему очень жаль, но что делать. Алена лишь одарила меня грустным взглядом своих небесно-голубых глаз.

Закрыв за ними дверь, я тупо лег и уставился в потолок. Вот и вернулся ты, Иван, к тому, с чего начинал. К тотальному одиночеству! Да только теперь ты не совсем один, у тебя есть Аленка — в сердце, в голове, под кожей. Впилось занозой в твою черную душу чудо кучерявое. Ты до сих пор чувствуешь ее карамельный запах на твоих простынях и привкус горького прощального поцелуя на губах.

Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я погрузился в тяжелые раздумья, но очнулся в десять вечера от ощущения, что чего-то недостает. Вышел на кухню, сделал себе чай, есть вот совсем не хотелось, и снова лег, крутя в руках мобильный. Пальцы сами набрали: «Привет, как себя чувствуешь? Говорить сможешь?». Даже если спит, увидит — потом и ответит. Но буквально через мгновение мой телефон зазвенел.

— Ну, конечно могу, — на том конце я услышал любимый звонкий голос, но на этот раз очень уставший.

— А не спишь чего, тебе бы отдохнуть…

— Не могу уснуть. Наверное, потому что некому меня душить в объятьях и храпеть на ухо.

— Я не храплю…

— Это ты так думаешь!

— Вот сама напросилась… А ты во сне издаешь странные звуки, вроде сурикат грызет соломку.

— Ого, даже представить трудно… ты хоть на телефон запиши в следующий раз, — смеется Алена.

— Я вижу настроение у тебя боевое…

— Горло болит…

— Полоскай!

— Поласкай, кого поласкать? Правильно говорить: «Полощи!»

— Тебе виднее, а по поводу поласкать — это хорошая тема. Я бы кого-то сейчас и приласкал бы. А вот кого?

— Диане позвони…

— Нет, с ней не получится…

— Так кому-то еще…