со временем, наверно, сможем наладить спокойную, безбедную жизнь для всех. Но это будет смертью цивилизации. Читал «Город и звезды» Кларка?

Ярослав насуплено кивнул.

— А если хотим развиваться дальше, — продолжил я, — пора отрываться от поверхности планеты, идти в космос.

— Ну и?

Ярослав слушал меня очень внимательно. Это одновременно умиляло и накладывало дополнительную ответственность за сказанное.

— А вырваться с планеты нам поможет только математика.

— С чего вдруг? — возмутился Боровский. — Физика, инженерия…

— Неа, — улыбнулся я. — Физика и инженерия — это не набор простых правил, которые существуют сами по себе. Обе они используют математику. Физики формулируют гипотезы, описывают их с помощью уравнений, а потом используют математику, чтобы определить, какие еще выводы можно из этих гипотез сделать. Придумать правильные эксперименты и подтвердить, что их результатам можно верить, тоже помогает математика. Про инженерию и говорить нечего, математика и родилась из решения инженерных задач.

— Ладно, ну а космос-то тут при чем? — не сдавался Ярослав.

— А как ты представляешь себе космические полеты? — поинтересовался я. — Садишься за штурвал, крутишь баранку, орешь на пилотов соседних кораблей, когда подрезают? Космос не дорога от Солнца к Нептуну, вдоль которой расставлены другие планеты. Это огромное трехмерное пространство. Для безопасной навигации в нем нужно учитывать движение тысяч объектов, а во время полета жестко контролировать интенсивность процессов, идущих в термоядерных двигателях. Кораблем управляет компьютер, а пилот лишь закладывает координаты места, куда хочет добраться и может вмешаться в работу программы при нештатных ситуациях. Заметь, он не берет все управление на себя, не крутит штурвал, а меняет параметры кода в управляющей космическим кораблем системе.

— Ну… это же программирование.

— Да, которое так же невозможно без математики, как и физика. В итоге, физики укрощают термояд, инженеры, точно рассчитав конструкцию, проектируют двигатель, программисты пишут код для движения по Солнечной системе. Но основа всего — правильная математическая формула.

— Афигеть, — тихо произнес Ярослав.

— Социология тоже использует математику. Общества, группы, социальные институты и так далее, все это описывается математическими моделями, с которыми потом можно экспериментировать. Вообще все в жизни начинается с математики.

— Я думал… Думал, что наука сейчас слишком оторвана от общества и ничего не делает для блага…

— Ну, это зависит от того, на какое «благо» смотреть. На благо общества «здесь и сейчас» работают другие институты. Прикладные инженерные решения повышают качество жизни, биотехнологии позволяют решить проблему голода, повышают качество медицины. Продолжительность жизни растет. Еще полвека назад она, в среднем, не дотягивала даже до восьмидесяти лет, а сейчас перевалила за сто двадцать. И, думаю, еще будет расти. Не до бесконечности, конечно. Хотя, возможно, когда-нибудь придем и бессмертию, но здесь нужен качественный прорыв. Ну, а наука идет впереди «здесь и сейчас». Она для будущего, поэтому и не должна немедленно повышать качество жизни. На то, чтобы последние открытия превратились в прикладные технологии, обычно уходит не один десяток лет. Но, чтобы было на чем эти технологии строить в будущем, наука должна работать здесь и сейчас. А для будущего науки нужна математика.

Ярослав не спорил. Задумавшись, крутил мои слова в голове. Шел молча, и мне казалось, я слышал, как скрипят у него в мозгу шестеренки.

Когда мы вышли на Английскую набережную, я кивнул в сторону скамейки.

— Хочешь, присядем, покажу, как математика помогает провести эксперимент для проверки возможности сверхсветового перемещения?

— Да! — Ярослав встал рядом со скамейкой. — Покажите.

Соображал он, прямо скажем, совсем неплохо. Даже понял смысл преобразования, которым его отец сократил нам расчеты. Разбирая формулы, мы просидели до трех часов ночи, после чего я вызвал Ярославу такси.

— Спасибо, — он неуверенно протянул мне руку. — Я возможно… пересмотрю свои взгляды.

Рассмеявшись, я крепко пожал протянутую ладонь.

— Поверь, таких как ты очень не хватает в науке. Заканчивай школу и выбирай себе направление. Неизвестного много, а скоро будет еще больше.

— Ну я все-таки за то, чтобы наука была не только теорией… Может, ядерную физику выберу или что-то еще с практическим применением.

Закрыв за младшим Боровским дверь машины, я долго смотрел вслед удаляющемуся такси, пока оно не скрылась за поворотом.

«Да уж, сделай одолжение, Ярослав Максимович, выбери что-нибудь. Даже если оно окажется практичным», — крутилось в голове.

До восхода солнца оставалось часа три. Я подумал, что еще успею найти на причале какой-нибудь катер, чтобы встретить сегодняшний рассвет на Финском заливе. Буду смотреть, как встает солнце и думать о… математике.

Часть 2

Настоящее. Глава 4

Перегрузкой меня вжало в кресло. Перехватило дыхание, и на несколько секунд я даже малодушно прикрыл глаза. Вокруг шумело все: ревущие двигатели, сопротивляющаяся нашему движению атмосфера, вибрирующий от ответного сопротивления корпус корабля. Потом вибрация ушла, остался только гул двигателей. И вдруг все стихло. Давящая тяжесть тоже исчезла.

Я помнил, как это происходит, и все равно, от неожиданности широко распахнул глаза, так резко изменились ощущения.

— Вышли на орбиту терминала, начинаем маневрирование — раздался из динамиков голос капитана. — Примерно через сорок минут пристыкуемся. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. До подачи звукового сигнала отстегивать ремни не рекомендуется.

Рука строптиво дернулась к замку. Так не хотелось сидеть пристегнутым, когда кругом волшебная невесомость. Но в последний момент я передумал. Какой смысл? В салонах челноков давно перестали делать прозрачные иллюминаторы, через которые можно было бы своими глазами посмотреть на окружающую красоту. А видом с камер проще любоваться на видеоконсоли кресла.

Я нащупал в подстаканнике непроливайку. В суматохе перед вылетом не успел сделать латте, так что сейчас в ней был простой зеленый чай. Откинувшись в антиперегрузочном кресле и подрегулировав положение экрана консоли, запустил на нем видео с камер кругового обзора. Приблизил Землю, полюбовался раскиданными по голубому фону завитками облаков. Снова переключился на общий вид и сделал глоток терпкого, еще не успевшего остыть, чая.

Космос казался привычным. Ожидая этого полета, я боялся, что не будет узнавания. Но все оказалось в порядке — тут я чувствовал себя как дома.

На экране постепенно увеличивалась подсвеченная солнцем фигурка орбитального терминала. Расходящиеся от центрального диска лепестки стыковочных ферм делали его похожим на неподвижно зависший над Землей огромный цветок. Чтобы пилотам прибывающих кораблей было проще ориентироваться, каждая из ферм имела свой цвет, что еще больше усиливало сходство с цветком. От голубоватого диска расходились