На карачках я подползла к письменному столу и схватила перочинный нож. Блеснувшее лезвие проникло между зажатыми корсетом грудями, резать два слоя плотной ткани оказалось зверски непростой задачей, но времени на раздевание и развязывание шнуровки не нашлось.

Санда распласталась на круглом ковре посреди комнаты, её кожа источала испарину, волосы взмокли. В конце я схватилась за края руками и с силой разодрала одежду, освобождая дыхание девушки, а заодно и пару холмиков со светлыми сосочками.

Хрипы не прошли, она по-прежнему задыхалась...

Подскочив, я вылетела из комнаты и заорала вниз по лестничному пролёту:

— Помогите! Санде плохо! Нужен лекарь!

Мимо проходил Блайк, остановился и вытаращился.

— Беги в больницу при храме! — бросила я, не уточняя при каком. Так ведь понятно, что речь о вотчине богини Деи.

Мой брат второй раз за неделю ломанулся за помощью, а я так же поспешно вернулась в комнату.

Санде стало совсем худо. Девушку начали сотрясать конвульсии, как при падучей. Изо рта шла пена. Я помогла ей перевернуться на бок. Её глаза оставались распахнутыми, а зрачки расширились, будто две форточки в ночь. Мышцы непроизвольно сокращались, она не могла продохнуть, а я не понимала, что делать.

Это не походило на заражение гнилью, чего я испугалась вначале. Скорее на отравление или собственно на эпилептический припадок.

Судорожный приступ никак не отступал, девушка выгнулась в спине, запрокидывая голову, из носа пошла кровь... Она хрипела и фыркала хлопьями пены: тоже уже слегка розоватой. Её пальцы сжались на моей руке, да с такой силой, что я закричала от боли.

Красивое юное лицо посинело и казалось предсмертной маской.

Затем напряжение оставило мышцы несчастной, затылок со взмокшими волосами безвольно опустился на мою ладонь.

— Санда! — голос срывался. — Нет, Санда!

Кроме моих криков больше ничто не сотрясало воздух спальни.

На постели осталась лежать веточка орхидеи.

Глава 10

— Она поправится? — нервно спросил Киллиан.

Санда лежала на моей кровати, переодетая в ночную рубашку. Её измождённый вид заставлял поверить, что это уже не живой человек, а только тень его. Потемневшие от влаги пшеничные волосы спутались, щёки запали, вокруг глаз залегли тёмные провалы. Сами глаза оставались сомкнутыми, но грудь ритмично вздымалась и опадала — девушка дышала. Под голову и спину мы подложили ей гору подушек, так что она скорее полусидела — для облегчения работы лёгких. Бескровные руки её лежали поверх высоко подтянутого одеяла.

— С вашей пассией всё будет хорошо, молодой человек, — сообщил брат Алистер, оторвав ухо от медного раструба, которым выслушивал сердцебиение и лёгочные шумы.

Я удивилась, когда по ступеням флигеля поднялся этот уже хорошо знакомый мне лекарь-азарий, а не святые сёстры из храма недалеко от нашего дома. Брат Алистер сообщил, что навещал тяжёлых пациентов, за которыми ухаживают сёстры, и решил лично проверить, что стряслось, едва услышал наш адрес. Его худшие опасения не оправдались, гниль не обрела нового расцвета под нашей крышей.

— Это отравление? — подошла я и ободряюще сжала плечо рисовальщика.

— На всякий случай я дам ей териак, но не думаю, что вы правы, — покачал головой старик.

— Тогда что с ней? — страх делал глаза подмастерья большими-большими и прозрачными, как горный хрусталь.

— Юноша, не торопите меня с диагнозом. И не терзайтесь сильнее нужного, лучше сходите за родителями этой прелестницы.

Выпроводив лишнего свидетеля, старик пододвинулся поближе к девушке и положил ладонь на её лоб да закрыл глаза. Когда они вновь распахнулись, его собственный лоб наморщился, а губы сжались в полоску. Отдёрнув руку с просторным рукавом, он начал рыться в своём лекарском саквояже и бормотать под нос что-то неразборчивое вперемешку с «так я и думал».

— Брат Алистер, а ведь вы знаете, что с ней? — прищурила я глаза недоверчиво и сложила руки под грудью. — Почему не захотели сказать при Киллиане?

— Потому что парнишка болен любовью, молод и горяч. Узнав о причинах недуга дамы своего сердца, он вполне может впасть в ещё более тяжкий порок.

— Это какой же?

— Жажда отмщения. — Он достал бутылёк тёмного стекла с плотно притёртой пробкой и начал пытаться выдрать, что напомнило мне о том дне, когда я сидела на скамейке в саду Даттона и щупала босыми пятками холодные камни. — Вы давали ей нюхательные соли? — вопросил старик.

— Что? Да, конечно, давали. При чём тут мщение?

— При том, моя хорошая, что вашу подругу действительно отравили, но ядом более смертоносным, чем мышьяк, цикута или белладонна. Однако, на наше счастье, справиться с его последствиями проще. Ох, будьте любезны, пособите старику, — он сунул склянку мне. — Совсем я стар стал, сил нет, остаётся лишь стыдиться собственной немощи.

— Какой странный запах... — сказала я, когда выдрала пробку. — Даже глаза режет.

— Благодарю, — принял брат-лекарь своё лекарство обратно, — так о чём это я? А, не берите в голову, это нашатырный спирт — алхимики недавно поэкспериментировали с электрическими разрядами и аммиаком. Хорошая штука, но для нас она недостаточно хороша. Вы уж извините, мне понадобится минутка тишины.

Его скомканные, явно взволнованные речи оборвались. Я тоже умолкла и